— У меня нет лишних денег, только те, что отложены на детей, — сказала я.
— Вот и отдай их.
— Это все, что у нас есть!
— Ничего, еще заработаешь.
Я поняла, что он не отстанет, и протянула ему конверт. Сергей тут же ушел.
Когда самой понадобились деньги, пришлось занимать у друзей. Но я не унывала — нашла еще несколько подработок и выкрутилась. А потом в моей жизни началась черная полоса: Никита сломал ногу, его няня заболела, я попала в страшную аварию, разбила машину, была вся синяя от ушибов. Толком не успела оправиться, как навалился грипп, перешедший в тяжелейший бронхит. Работала с температурой тридцать девять, а потом все-таки свалилась. И тут позвонил Сергей. Клим рассказал, как мне плохо, и он примчался. Словно только и ждал случая, чтобы помириться. Стал за мной ухаживать, спал на полу рядом с моей кроватью.
Я не хотела начинать заново. За девять месяцев привыкла жить одна и не могла его простить. Во время нашего разрыва Сергей практически не общался с сыновьями. Алиментов не давал. Только один раз «отстегнул» двести пятьдесят долларов, когда понадобилось отправить Клима во Францию от школы по обмену. Я не сумела перекрутиться и попросила у него.
Сережа сделал все, чтобы мы опять сошлись, зажигал свечи, писал письма, говорил о любви. Клялся, что у него ничего не было ни с кем и никогда, я самая лучшая, самая прекрасная. А потом придумал гениальный ход — отправился к моим родителям. Он, талантливый актер, сумел их разжалобить и перетянуть маму на свою сторону. Я и сама была виновата: слишком долго и упорно создавала Гинзбургу положительный имидж. Постоянно оправдывала, приукрашивала. Когда женщина любит мужчину, она для него лучший адвокат. Мама теперь каждый день твердила: «Яна, мальчикам нужен отец, подумай, не руби сплеча. Сергей тебя любит». Он сумел ее в этом убедить. Гинзбург и потом, когда мирился, обращался к помощи моей мамы, знал, как я ее уважаю и люблю.
Сергей обещал, что станет другим, будет помогать мне и детям, семья для него на первом месте. И я сдалась, потому что хотела верить, что измены не было. На этом отчаянном желании — сохранить утекающее сквозь пальцы счастье — ломается большинство женщин, ведь это так трудно и больно — отказаться от мечты. Я была счастлива с Сережей целых десять лет и считала, что моя детская мечта сбылась: я живу не так, как все. Но нельзя удержать счастье или создать его искусственно. Если человек чувствует себя несчастным, если понимает, что все вложенное им в любимого превратилось в прах, а он сам стал всего лишь инструментом, средством добычи денег, каких-то благ, — нужно бежать. Бежать без оглядки и строить новую жизнь. И мне не надо было мириться с Сергеем...
Он стал изображать семьянина, ездил в магазины, пытался готовить. В какой-то момент я даже почувствовала себя счастливой — у нас была настоящая семья. И Егор вернулся! Однажды позвонила Сережина двоюродная сестра Мария и рассказала, что мальчик поступил в консерваторию, но его забрали в армию, в военный оркестр. Егорке там плохо. Я нашла его воинскую часть, позвонила начальнику, попросила отпустить рядового Мансурова в увольнение, и Егор приехал к нам на «Щелковскую». Увидев его, я заревела. Он был худой, бледный и все такой же неухоженный. Метнулась в магазин и купила все — от носков и трусов до теплой куртки.
Егор походил по квартире, а потом сел рядом со мной в кухне-гостиной. Я готовила еду. Помолчал и вдруг признался:
— Знаешь, если бы я остался с тобой, то ничего бы не добился.
— Почему? — удивилась я.
— Потому что был бы абсолютно счастлив и мне ничего не было бы нужно.
Я опять расплакалась.
— А помнишь макароны по-флотски? Как ты съел три порции?
— Конечно помню. Когда проснулся на следующее утро, больше всего боялся, что вы их доели.
