А выпив, становился задирист, гневлив и изводил свою красавицу-жену Раису страшной ревностью без всякого повода. Но она его любила и терпела.
Дед Иван погиб в 1939 году, когда моему отцу исполнилось двенадцать лет. Бабушка и папа никогда мне об этом не рассказывали. Разбирая старые бумаги, я отыскала заключение патологоанатома: «Смерть наступила в результате ранения в печень». Скорее всего, деда убили в драке. Вот от кого у отца взрывной и неуправляемый характер. Не будь он таким вспыльчивым, не случилась бы страшная драка, которая сломала жизнь и Виталию, и папе.
За нанесение тяжких телесных повреждений ему грозил длительный срок. Папина мама Раиса Васильевна просила Марину сказать следователю, будто она дала отцу реальный повод для ревности.
Это могло смягчить приговор. Но мама отказалась. Бабушка, человек уважаемый — профессор Института биохимии Академии наук, руководитель крупной лаборатории, подключила все свои связи, наняла хороших адвокатов. Им удалось добиться более легкой статьи, убедив суд, что Серый совершил преступление в состоянии аффекта. Папе дали не шесть и не восемь лет, как писали в разных газетах, а три года. Но и это немало. Рушились все его жизненные планы.
«Теперь я знаю, я наказан еще и за другое — слишком уж доверял своим ощущениям... — писал он маме с зоны. — Подумай сама: три года ты будешь ходить с опущенными глазами по столице, переполненной умными и достойными кавалерами, готовыми утешить и приласкать одинокую страдалицу.
Подвиг не нашего века... После выхода в свет мне предстоит вкусить все прелести положения негра в Америке. Инженером я не смогу и не хочу быть. Режиссером не дадут. Да и забуду я тут все. Мое криминальное прошлое несомненно помешает твоей заграничной карьере, бросит тень на кристальную чистоту анкет твоих родителей. Все эти факты немаловажны, и когда романтика пройдет, останутся только трезвые расчеты...»
Отца отправили отбывать срок в Башкирию, хотя бабушка прилагала много усилий, стараясь устроить сына на зону поближе к Москве. Но оказалось, что мамин отец хлопотал об обратном: он добился, чтобы жениха дочери отправили в глубинку, да еще в такую колонию, где запрещены свидания.
«Все мои новые коллеги удивляются, за что меня сослали сюда, думают, что за контрреволюцию, ведь с одной судимостью сюда не отправляют, да еще из Москвы, — писал отец. — «Это вас по протекции сюда прислали», — так сказал один офицер. Спрашивается, по чьей? Наш архитектор? Кажется, он одинок и влиятельных друзей в МВД не имеет. Да это и не входило в его задачи. Я допускаю: тебе все равно, есть ли у меня судимость. Твой отец сделал для тебя все, что мог. Но как ты и просишь, я не сержусь на него. Он хороший отец и в меру своих способностей заботится о родной дочери. Он знал, что здесь свидания мне с тобой не разрешат, и в целом понадеялся на целебную силу времени... Но если во сне какие-нибудь пожилые черти в форме сотрудников КГБ предложат мне начать жизнь снова и не пойти в 54-м году на каток, я в любом случае откажусь».
Я любила деда, и он во мне души не чаял. Жалела, когда папа недобро подшучивал над его гэбистским прошлым. Дед в ответ всегда молчал. Только теперь узнала почему. Я могу деда понять. Но и за отца мне больно.
Папа отсидел полтора года. Его взяли на поруки Высшие режиссерские курсы. Опасения, что ему не позволят вернуться в режиссуру, не оправдались. Пырьев его поддержал, старался разрядить атмосферу, называя в шутку Наш Отелло. Едва представилась возможность, рекомендовал отца на приключенческую картину «Выстрел в тумане», которую тот поставил вместе с Анатолием Бобровским.
И мама отца дождалась. Она все-таки любила его. В декабре 1960 года состоялась свадьба. А через год родилась я.
