Она ездила с нами в метро — садилась напротив, стояла у подъезда. Чудесное, безобидное существо, по уши влюбленное в моего мужа.
Другая барышня, страшненькая как атомная война, являлась на спектакли с мамой. Они, наверное, считали, что я недокармливаю Женьку, уж больно худой, и носили ему еду. Спектакль окончен, поклоны, аплодисменты. Пятнадцатилетняя девочка подходила к рампе, держа в руках букет и пакет из-под молока. Пакет обрезан и прикрыт сверху фольгой. Там, как правило, лежали домашние пирожки, салатик, кусок мяса. Случалось, даже вкусное. Девочка манила Женьку пальчиком, а мы умирали со смеху. Подталкивали его: иди, получай, не тяни время, все равно не уйдет. Наш театр был детским, и страсти у зрительниц кипели детские.
Когда Жени не стало, повторяла как заведенная: «Я потеряла собеседника. Что теперь делать?» Накануне рокового дня, первого декабря 1999 года, он пришел после спектакля расстроенный. Детали уже стерлись из памяти: я была очень усталой, еле уложила Мишу, которому было пять с половиной месяцев, хотелось поскорее самой лечь и заснуть. А Женька рассказывал, как его предал кто-то из друзей. Слушала в пол-уха, валясь с ног, но сказанная им в конце фраза отпечаталась в памяти: «Знаешь, Нина, мне, мужчине, ужасно сознавать, что мой единственный верный друг — это жена».
Следующий день был слякотным, за окном валил стеной мокрый снег. Женя уехал в шесть утра. Последнее время он подкашливал, и мой студент (я тогда преподавала в ГИТИСе) Костя Карасик договорился с врачами из Института иммунологии о консультации. Я возилась с Мишей, сказала Жене: «Пока», и он ушел.
Никакого предчувствия беды не было.
В час дня я кормила ребенка кашей, Миша уже сидел в стульчике. Когда зазвонил телефон, сняла трубку.
— Дворжецкая Нина Игоревна?
— Да.
— Дворжецкий Евгений Вацлавович ваш муж?
— Да. А что случилось?
— Вас беспокоит батальон ГАИ, — и назвали номер. — Ваш муж разбился на машине.
— Он жив?
— Нет, тело в третьем морге судмедэкспертизы, — и вешают трубку.
Первой фразой, которую я произнесла, была: «Сегодня же не первое апреля!»
Но тут стали звонить друзья: сюжет об аварии показал «Дорожный патруль». Надо было ехать в морг. Я оставила Мишу с мамой, Аня была в школе.
Не знаю, как зовут сотрудника морга, двухметрового великана, который загородил собою дверь и не пустил меня к мужу. Сегодня я благодарна, что он это сделал, поберег меня: не хотел, чтобы увидела страшные раны. Выдали в целлофановом пакете Женины часы, обручальное кольцо, бумажник. Мы с Наташей сели в машину, и только тут я расплакалась. Что мне делать с Аней, Ривой Яковлевной? Нельзя допустить, чтобы о смерти Жени они узнали от посторонних (Вацлава Яновича уже не было).
Потом мы отправились в ГАИ, где мне отдали Женькин портфель. В коридоре болтался какой-то взъерошенный человек, только потом сообразила: это водитель «КамАЗа», угробивший моего мужа. Из ГАИ мы направились к разбитой машине, чтобы отогнать ее на стоянку. Еще из дома я пыталась дозвониться Косте Карасику, который был вместе с Женей. В шоке не успела спросить милиционера, жив ли он. В конце концов на том конце провода сняла трубку домработница, ответила: «Костя спит». Он отделался глубокой царапиной на ноге и небольшим сотрясением мозга.
Костя потом рассказал: Женя на секунду отвлекся от дороги, чтобы поставить севший мобильный телефон на зарядку. Спешил сообщить мне, что астмы у него не обнаружили. По роковому стечению обстоятельств в этот момент они проезжали нерегулируемый перекресток.
