На сцене полыхали огнем доменные печи, народные артисты в спецовках и касках боролись за производительность труда. Это было удивительно, ново, свежо.
На втором курсе я тоже стала играть во МХАТе — Монюков взял меня в свой спектакль «Долги наши». Такое в академическом театре случалось редко — чтобы студентке доверили не просто роль со словами, а еще и одну из главных. Конечно, не Джульетту или Нину Заречную, а всего лишь... мальчика Юру, но однокурсники все равно завидовали. В труппе приняли хорошо. Моей «сценической мамой» была Любовь Стриженова — жена секс-символа шестидесятых Олега Стриженова, тоже актера МХАТа. Их брак трещал по швам. Несколько раз я становилась невольной свидетельницей семейных разборок.
Однажды сидим в гримерке — Кира Головко, Стриженова и я, — и вдруг дверь распахивается и на пороге появляется Олег:
— Сидишь, лясы точишь, а до мужа дела нет! Вы только посмотрите, в чем хожу! — и спускает брюки. Мы с Кирой Николаевной дружно ахаем: белье Стриженова подпоясано солдатским ремнем. — До чего дошло! Ни в одних трусах нет резинки, — возмущается он.
Люба вспыхивает:
— Что за цирк?
— Я хочу, чтобы тебе стало стыдно хотя бы перед чужими людьми!
Вскоре они разошлись. Сыну Любы и Олега Саше было года четыре. Мать приводила мальчика в театр...
Во мне не было ничего мальчишеского, но никого это не смущало. После премьеры все поздравляли с успешным дебютом. Я была на седьмом небе от счастья, хотя, если бы не мальчик Юра, могла получить главную роль в спектакле «Современника» «Валентин и Валентина», из которого по беременности ушла Ирина Акулова. Ей срочно искали замену. Олег Табаков (он тогда был директором театра) лично просил Карлыча разрешить мне порепетировать Валентину. Тот отказал — на носу премьера во МХАТе.
Я не обижалась, думала — наш мастер боится потерять перспективную студентку. Сам Ефремов как-то сделал мне через него комплимент. Мы с Невзоровым исполняли отрывок из «Бесов» Достоевского, Олег Николаевич присутствовал на показе. На следующий день на занятиях по мастерству актера Монюков при всех вдруг сказал: — А знаешь, Света, шеф тебя вчера хвалил: «Блистательная девочка у тебя на курсе, Карлыч, та, что Лизу в «Бесах» играла.
Она как кошка. Если кошку бросить с высоты, она обязательно упадет на лапы. И эта девочка справляется с любой ситуацией». Так что гордись.
— У-у, — загудели наши. Они и раньше косились, считали меня любимицей Монюкова, а теперь появилась новая тема для пересудов.
— Спасибо, — только и смогла произнести я. Покраснела от удовольствия и смущения и поймала очень странный взгляд Карлыча. Я нравилась ему не только как актриса, не зря он с самого начала так мне помогал, но Монюков вел себя корректно, никаких предложений, даже намеками, не делал, и я долго не понимала природы его симпатии, хотя была наслышана о том, что наш мастер большой ценитель девичьей красоты.
