Он взял меня сразу на третий тур. Сказал: «Все. Считай, ты уже студентка». А у меня начался мандраж. Решила все-таки сходить к Евстигнееву. Узнала, когда он будет в театре, и встала у служебного входа. Увидев Евстигнеева, бросилась к нему:
— Евгений Александрович!
— А? Что? — отшатнулся он.
— Эммануил Исаакович Май просил передать вам привет.
— Что? Да? А вы, собственно, кто?
— Я Светлана Родина, приехала поступать в Школу-студию, да боюсь — не пройду. Эммануил Исаакович сказал, что я с вами могу... — и смешалась.
— Не пройдете? Почему? А кто набирает?
Карлыч?
— Да, Монюков.
— М-м-м, ну, ладно. Не бойтесь, все будет нормально.
И ушел. А я застыла в растерянности. Письмо так и не отдала.
Когда меня зачислили, Монюков отвел в сторонку:
— Свет, я же сказал, что ты практически принята. Зачем подключила Евстигнеева?
— Я его не подключала.
— Ну да, конечно! Мы сидели в Доме актера, и Лиля Журкина целый вечер гладила меня по коленке и приговаривала: «Каглыч, Света хогошая девочка! Каглыч, надо помочь!» (Лиля картавила, но этот дефект речи ее не портил, наоборот, придавал особый шарм.
— Прим. автора.)
— Какая Журкина? — удивилась я.
— Как какая? Лиля — жена Евстигнеева.
— Да я знать ее не знаю! И Евстигнеева ни о чем не просила, только привет передала!
Кое-как объяснились. С Лилей и Евгением Александровичем я познакомилась через несколько лет, стала бывать у них на Суворовском бульваре. Они любили вспоминать, как «обрабатывали» Монюкова.
Курс у нас был не «звездный» и не дружный. Со мной учились Борис Невзоров, Александр Коршунов, Любовь Мартынова, Николай Попков, Наталья Егорова, Людмила Дмитриева, Станислав Жданько.
Попков сразу закрутил роман с Егоровой. На первом курсе мы с ней жили в одной комнате в общежитии. Нас там было шестеро. Девчонки подобрались хорошие, только Егорова была неуправляемая — колючая, неуживчивая. С Колькой встречалась в нашей комнате, ничуть не смущаясь соседок. Повесила занавеску перед кроватью — и ладно. Я не понимала, как можно так себя вести. Мы же спать не могли!
Одно время я пыталась снимать комнату в коммуналке, а потом вышла замуж и переехала к мужу, актеру Театра имени Пушкина Александру Старостину. Наш с Сашей роман быстро завершился свадьбой. Я выходила замуж по любви, но настоящей семьи не получилось. Возможно потому, что Бог не дал детей, и жизнь с самого начала не заладилась — Сашу забрали в армию. Начались проблемы с его родителями, пришлось съехать.
Когда муж вернулся, мы поселились отдельно. Отношения были нормальными, но я понимала, что поторопилась, приняла полудетское увлечение за любовь. Тем более что к тому времени в моей жизни появился мужчина, с которым мало кто мог сравниться...
Ефремов всегда был одним из моих самых любимых артистов. Фильмы с его участием я знала наизусть. «Живьем» Олега Николаевича увидела на одном из наших показов на первом курсе и влюбилась. Он был красивый, стройный, моложавый, и от него исходила особая энергия, которую раньше называли обаянием, а теперь именуют харизмой. Не случайно в «Современнике», а потом и во МХАТе у Ефремова было прозвище Фюрер, его творческой воле подчинялись даже самые упрямые и самолюбивые мужики.
Что уж говорить про слабых женщин...
Под обаяние Олега Николаевича попало немало знаменитых актрис — Нина Дорошина, Татьяна Лаврова, Анастасия Вертинская, Ирина Мирошниченко, Людмила Максакова... С двумя — сначала с Лилией Толмачевой, а потом с Аллой Покровской — он состоял в браке. Я знала, что у него есть жена Алла и подруга Настя, и ни на что не рассчитывала, обожала Ефремова издали, при случайных встречах в Школе-студии здоровалась и смущенно опускала глаза. Он в ответ улыбался с характерным лукавым прищуром: «Ну, здравствуйте, здравствуйте». Олег Николаевич у нас появлялся довольно редко, хоть и заведовал кафедрой актерского мастерства. МХАТ переживал эпоху перемен, и он целыми днями пропадал в театре, пытался вдохнуть в него новую жизнь. В то время шли репетиции «Сталеваров», мы, студенты, на них бывали.