с ними».
Как-то мы ждали Чурикову, и я сказала Антону Табакову — на пике наших романтических отношений, — что не могу прийти на свидание, мол, учеба и все такое. На следующий день Антон уличил: «Ну, и на каких ты была занятиях? Я залез на дерево около вашего дома и в окно видел, как твоя мама, Чурикова, ты и бабушка сидели на кухне и разговаривали». В одном он ошибся — я осмеливалась только слушать.
Табаков удивительно красиво ухаживал. Каждый день дарил цветы. Приходил в Школу-студию МХАТ с гладиолусами, я их терпеть не могу, но сказать стеснялась. Когда работал в «Современнике», поехал с театром на гастроли в Прагу. Я встречала его на вокзале, он вышел из вагона, в руках бутылочка из-под кока-колы, и в ней розочка.
Это было потрясающе.
Если допоздна задерживалась дома у Табаковых, Тамарочка звонила и требовала: «Алена, немедленно домой!» Пару раз Олег Павлович брал трубку и говорил: «Ну разрешите ей остаться, ничего страшного, они же не на улице», — но бабушка была непреклонна. Случалось, что и хитрила:
— Мне плохо с сердцем, срочно приезжай.
Возвращаюсь — Тамарочка спит! Бужу:
— Тебе не стыдно? Ты просто шантажистка!
Закончив первый курс, я заявила родителям: — Еду с друзьями в Ялту.
Бабушка впала в истерику:
— Нет, не пущу, тебе всего семнадцать!
Мама повела себя более толерантно и мудро.
Дала целлофановый пакет с мелочью и сказала:
— Значит так, вот тебе мешок пятнашек, звонить два раза в день. Поезжай.
Разве я могла не оправдать ее доверие?! Конечно, мы и курили, и пили вино, и ночи в Ялте проводили на пирсе, и Антон ко мне приезжал, появился как-то на пляже с огромным букетом цветов, — и ничего криминального, слава богу, не произошло. Все потом выросли вполне приличными людьми. С Табаковым наши отношения вскоре завершились. Хотя мы даже подали заявление в ЗАГС, но расписываться не стали.
Это был всего лишь прелестный юношеский момент куража. И дальше жизнь уже пошла у него своя, у меня — своя.
После окончания Школы-студии МХАТ я получила от Владимира Седова, режиссера Малого театра, предложение попробоваться на главную женскую роль в спектакле «Сон о белых горах» по повести Астафьева. У меня фамилия Охлупина, у мамы — Вилькина, неудивительно, что Седов не понял, что мы мать и дочь. И я ничего ему не сказала. Ни разу не воспользовалась родительскими связями, у меня всегда было свое место, и, считаю, вполне заслуженное.
Часто сидела в маминой гримерной и видела, с какой любовью относились к ней костюмеры, реквизиторы. Сколько прошло лет, а они до сих пор вспоминают ее слова: «Вот как вы сейчас шпильку вставите в волосы, так и сыграю спектакль!
