И нам с сестрой не приходило в голову требовать чего-то особенного. Долгие годы мы носили те вещи, которые шила бабушка. Она была выдающейся портнихой, в свое время у нее заказывала платья Вера Холодная. Школьную форму нам с сестрой шила только бабушка. Она постоянно что-то перекраивала, красила, перелицовывала, получалось в результате очень фасонно. Правда, с тех пор я не ношу каракуль. Наносилась в детстве, когда воротнички и манжеты наших с сестрой зимних пальто бабушка мастерила из папиных ушанок.
К труду нас приучали с детства. Папа контролировал: ага, квартиру убрала — начинай стирать, постирала — бери утюг, гладь белье. Он никогда сам не сидел без дела и другим не давал.
И вот мне поручили пропылесосить наше жилище, но я торопилась во двор к друзьям и схалтурила. Мама пришла, полезла под книжный шкаф, а там пыль. В наказание меня не взяли в Ленинград: мы всей семьей собирались посмотреть город, походить по музеям. Я билась в истерике на балконе, видя, как папа с мамой и сестрой Галей садятся в машину. Бабушка не выдержала, крикнула им: «Звери!» Но родители своего решения не поменяли.
Когда другая наша бабушка перебралась из Тульской области в Подмосковье, под город Чехов, стали ездить к ней. Летом мы с Галей, двумя мамиными сестрами и их детьми жили там — мыли полы, носили воду, поливали сад, окапывали яблони. И там я впервые чуть ли не в три года встала на коньки. Их примотали к валенкам, и я покатила по замерзшей речке.
В Гале папа спортивных талантов не обнаружил, а во мне разглядел. Сестру он особо не мучил физзарядкой, мне же с утра командовал:
— Давай во двор, полчаса побегай, потом гимнастика.
— Пап, ну я же хожу на «фигурку».
— Хочешь там чего-то добиться? Так делай, как я говорю.
— Но если с утра заниматься гимнастикой, буду в школу опаздывать.
— А ты вставай пораньше.
Сам отец поднимался в полпятого утра, что-то писал, готовил завтрак. Но и ложился рано, никогда не мог досмотреть до конца программу «Время».
С наступлением холодов для меня ничего не менялось. Никаких кроссовок тогда и в помине не было, бегала по снегу в тряпичных тапочках «Дружба».
— Пап, у меня ноги мерзнут.
— А ты беги быстрее, будет жарко.
Мама его всегда поддерживала, особенно в том, что касалось нашего воспитания. А оно было мужским. Мы с Галей очень боялись огорчить родителей. Обе, повзрослев, закурили, но всегда прятались от них с сигаретами: не дай бог, увидят!
Став старшим тренером сборной СССР по хоккею, отец начал выезжать за рубеж и чуть-чуть нас баловать. Правда, по магазинам никогда не ходил, просил кого-то из хоккеистов: «Купите Нинке белое, Гальке голубое, а Таньке красное».
Мог запросто привезти два сапога разного размера на одну ногу. Однажды купил роскошные итальянские замшевые туфли — зеленые, сбоку бантик, они и сейчас стоят перед глазами. Но одну ногу они жали очень сильно, а другую средне. А вот с красно-бело-черным нейлоновым свитером папа не промахнулся. Долго его носила, казалось, выгляжу на все сто. Потом по нему вязали себе свитера мои подружки-спортсменки.
Помню, была еще маленькой, когда папа привез мне красивые красные ботинки на белой каучуковой подошве. Только выскочила в них во двор, как мальчишки кинули меня в вар, к которому я намертво прилипла.
«Тань, домой!» — кричит из окна мама. А я не могу сдвинуться с места. В конце концов она вышла, протянула мне палку, и я кое-как выбралась. Ботинки были безнадежно испорчены.
