— и, конечно, пошла со мной. Крестили меня в Рождество, храм Ильи Пророка весь был залит яркими лучами солнца. А может, так казалось, просто меня наполнило особое состояние света — и внутри, и снаружи — всюду... И я решила — вот оно, наконец соединилось!
Никто до отца Владимира не объяснил мне, что ни один человек, даже с крепким нравственным стержнем, не сможет сам, своими силами побороть искушения и устоять на избранном пути без помощи Святого Духа. Для этого надо чаще причащаться. Сделав очень правильный и важный шаг, ступив на первую ступеньку, я остановилась — с тормозным путем длиною в двенадцать лет. Как совершенно иначе сложилась бы моя жизнь, встреть я своего духовного отца тогда, при крещении!
А в результате все сложилось будто по писаному, то есть по духовному закону, который действует независимо от того, знаешь ты его или нет. Механизм действия такой: нечистого духа из тебя изгнали, он погулял-погулял да и вернулся, взяв еще семерых страшнее себя — место-то по-прежнему свободно. Ничего этого я знать не знала, ведать не ведала, впрочем, как многие из тех, кто по обычаю крестится или крестит своих детей.
Ну и понеслось. К моменту выхода во взрослую жизнь Любка-артистка была активисткой, комсомолкой, спортсменкой — но вот красавицей меня можно было считать с большой натяжкой: масипусенькая, всем по пояс, без малейшего намека на женские принадлежности, как кукла, но не Барби с формами, а пупс из детского мира советского периода, при этом постоянно собирала длинные, до попы, волосы по танцевальной привычке в строгую кичку.
Кроме того, моей первой любовью, если, конечно, не считать естественной любви к родным, были танцы, второй — театр, это было главным в жизни.
В общем, все девчонки по парам, у всех любовь-морковь, а я играла в куклы до одиннадцатого класса.
Но очень хорошо помню медвежонка на кармане красного пальто Наташи Мартыновой, которая бесстыдно в окружении детсадовской детворы целовалась с Алешкой Масленниковым! Я стояла поодаль, ослепленная яркой, как красный фонарь, вспышкой, страдала и ненавидела ее пальто и бубнила про себя: «Ни за что! Никогда не надену такое!» Как же так? Он ведь со мной дружил, со мной играл в машинки — и вдруг... Мне было четыре года — помню до сих пор, даже имена.
Вот оно!
А первый поцелуй ассоциируется у меня сейчас только с занозами, которые впивались в бока и в голенькие ручки. Не знаю, чем уж взяла этого мальчика, который нравился абсолютно всем в лагере, потому что в свои пятнадцать на пляже то и дело подтягивала съезжавшую в сторону верхнюю часть подаренного мамой раздельного купальника, которому все еще не за что было зацепиться. Однажды мы с ним уединились в недостроенном доме, помню, у меня тряслись коленки, кругом щепки, опилки, я думала только об одном: «Ужас! Куда девать нос?!» Нос не помешал, вот губы потом были вечно распухшими, а подбородок натертым: поцелуи длились часами, потому что не было понятия, что между влюбленными может быть что-то еще.
Это был первый настоящий роман с первым в моей жизни огромным букетом прекрасных белых гладиолусов, которые мальчик купил на первые им самим заработанные деньги. Но это не помешало ему попросить меня сразу после смены больше ему не звонить. Он сказал, что мама запретила. А моя мама грамотно меня поддерживала, ей я всю жизнь несла свои переживания, поэтому и не обросла комплексами.
— Поверь, родная, все проходит. Начнется новая жизнь в лицее, ты забудешь о нем, — утешала она.
— Как такое может пройти?! — плакала я, но мама оказалась права, учиться в лицее было так круто, что все ушло без следа.
След оставило другое событие. После первого курса мы с мамой поехали в Одессу.
Загорали на берегу моря, вдруг сквозь ленивую негу слышу изумленный мамин голос: «Люба! Что это? Надо «это» срочно чем-то прикрыть!» Смотрю и не постигаю — верх моего купальника, формально существовавший на моем инфантильном торсе в течение многих лет, забрался почти на шею и явно не соответствует размеру того, на что он должен быть надет! Невозможно поверить, но за две недели на украинских харчах «это» вспухло буквально на глазах до вполне внушительных объемов.
То есть я приехала туда девочкой, а перед отъездом на Привозе мне уже не давали проходу взрослые дядьки! Я отметила их непривычный интерес, но связывала это не с успехом, а скорее с повышенной опасностью, потому что мама, запаниковав, тараторила без остановки: «Как бы тебя не увели куда- нибудь — такую!
