А в нее был влюблен Сережа Захаров, ухаживал, добивался. Не знаю, чем бы закончился их роман, если б Захарова не посадили: Сергея спровоцировал администратор, который не дал контрамарку для его друзей. Захаров вскипел и «засветил» тому в морду. Скандал раздули непомерно, тогдашний партийный царек Питера Романов повелел сделать из этого инцидента показательный процесс. Сережку забрали в «Кресты», потом отправили «на химию» в Сланцы. Я ездил его навещать за двести километров от Ленинграда, возил еду, а зэки плевали ему в тарелку. Но Сергей выдержал все, не сломался, даже снова вышел на сцену. Недавно в интервью сказал: «Единственным человеком, который от меня не отвернулся и поддерживал, был Илья Резник». А для меня такое поведение естественно: я писал для него песни, он их великолепно исполнял и мы стали хорошими друзьями.
Разве можно бросить друга в беде?
У меня есть странное свойство: отдавая свои стихи очередному исполнителю, тут же начинаю чувствовать этого человека частью себя. И неважно, двадцать песен для него написал, как для Сережи, или три, как для Эдиты Пьехи. Наша с ней встреча тоже, наверное, была запрограммирована судьбой. Однажды в коридоре концертного зала «Октябрьский» я увидел, как Слава Пожлаков разговаривает с Эдитой. Подумал: боже, какой счастливый человек! Обращается к богине на «ты». Не прошло и месяца, как мне позвонил муж Пьехи — композитор и руководитель ансамбля «Дружба» Шура Броневицкий: «Давай напишем с тобой что-нибудь для моей жены».
И мы сочинили «Край березовый» — «Ах ты, Русь моя, песня нежная».
Подружились, я стал часто бывать в их доме: почти после каждого концерта ехали туда «догуливать». У Броневицких принимали радушно, вкусно кормили. Вести хозяйство помогала преданная домработница Вера, но Эдита сама подавала на стол, сама ухаживала за гостями. А потом вдруг раз — и потихоньку «линяла», шла спать, она заботилась о том, как будет выглядеть на следующий день. Мы же частенько засиживались за рюмочкой и разговорами до утра. Дочери Эдиты и Шуры Илоночке, тогда еще совсем крохе, я посвятил строчку в одной из песен: «И дочка сонная мне скажет: «Ты пела, мама, хорошо».
Шура Эдиту обожал. Вникал во все: репертуар, прическа, костюмы. Заказывал сногсшибательные концертные туалеты у Славы Зайцева. Фонтанировал идеями: «На сцену выйдешь так, эти слова будешь интонировать, волосы покрасишь в светлый цвет».
Эдита иногда сопротивлялась, но чаще подчинялась.
Лишь одну ошибку допустил Шура. Единственную, но роковую. Трепеща перед госбезопасностью, беспокоясь за судьбу своих зарубежных гастролей, он подружился с офицером, курировавшим «Ленконцерт». Стал приглашать Гену в гости, поил, кормил и проглядел момент, когда у жены начался с ним роман.
Пьеха развелась с Броневицким и вышла за Гену замуж. Тот был хорошим парнем, но безвольным. Прожили они не так уж долго, Гена спился и умер. А Шура никак не мог забыть Эдиту, показывая на сердце, жаловался: «Знаешь, Илья, у меня здесь кровавая рана, и она болит». Так и не пережил расставания, умер рано. И Эдита недавно сказала мне: «Единственным мужчиной, которого любила по-настоящему, был Шура.
Я благодарна ему за все». Жаль, что Шура никогда уже этого не услышит.
Всю жизнь меня окружали творческие люди, отношения с которыми порой непредсказуемы, как непредсказуемы они сами. Скромно надеюсь, что в дружбе не брал фальшивых нот, стремился не осуждать, не принимать чью-то сторону, как при разрыве Эдиты и Шуры, не сочинять небылиц. Человеческая память прихотлива, мы часто помним то, чего не было или было совсем не так. Иногда это даже забавно — видеть, как работает фантазия артиста. Помню, Женя Мартынов разыскал меня накануне моего отъезда в Югославию, показал музыку, которую сочинил, попросил написать стихи. Я приехал в Пулу, выглянул в гостиничное окно — передо мной расстилалась сплошная синяя соленая Адриатика, сел за стол и почему-то вывел строчки: «Яблони в цвету, какое чудо!»
