Кем хочу стать после окончания школы, не понимал совершенно. По совету деда попробовал пойти в ленинградский Военмех — не приняли, баллов не хватило. Год работал в мединституте лаборантом на кафедре микробиологии. Потом поступал в медицинский — не добрал одного балла. Сильно не расстраивался, к медицине душа не лежала, но зато с большим удовольствием пел в институтском хоре.
Наверное, судьба все это время караулила за дверью. От кого-то услышал, что Ленинградской областной филармонии требуются артисты в новый водевиль. Вспомнил, как вроде бы удачно сыграл пару раз в спектаклях Дворца культуры имени А.М. Горького, набрался наглости и пришел к директору: — Возьмите меня.
Я все умею.
Тот, послушав, как читаю стихи, сказал:
— Беру, если согласишься быть еще и рабочим сцены.
Платили мне сорок рублей. Водевиль возили по соседним городам и весям, я, как мне кажется, блистал на сцене в роли первого любовника, а когда все актеры садились в автобус, мы с рабочим сцены грузили декорации в грузовик и занимали свои «почетные» места в кузове. Самыми жуткими площадками оказались Дома офицеров: их, видно, строили по одному проекту, без лифтов, с узкими лестницами, по которым приходилось поднимать тяжеленные ящики с реквизитом на пятый этаж в актовый зал.
Аплодисменты зрительного зала мирили с любыми неудобствами.
В общем, я заболел театром, решил серьезно учиться актерскому мастерству, но в ЛГИТМиК поступил лишь с четвертого раза. Никакого блата в театральных кругах у меня не было, надежды стать актером таяли с каждой неудачной попыткой, поэтому параллельно осваивал профессию электрика в профтехучилище, а на Ленинградском металлическом заводе дослужился даже до третьего разряда. Выручили случай и настрой на лучшее, с детства внедренный бабушкой в мое сознание.
Ираклий Андроников снимал на «Ленфильме» «Загадку Н.Ф.И.», меня взяли на крошечную роль французского корреспондента. После съемок попросил Андроникова:
— Ираклий Луарсабович, не могли бы вы меня прослушать?
— Конечно, приходите в гостиницу «Московская».
Пришел, прочитал «Скифов» Блока, что-то из Алексея Толстого, потом Андроников начал рассказывать мне про Соллертинского, Гаука, увлекся... В общем, четыре часа пролетели незаметно.
— Поступайте, Илюша, вас примут, — сказал он на прощание.
— Вы позвоните ректору в институт?
— Зачем? У вас и без моего звонка все получится.
Его убежденность так воодушевила, что сдал все вступительные экзамены с блеском.
Наши замечательные мастера Зиновий Яковлевич Корогодский и Татьяна Григорьевна Сойникова набрали хороший курс.
Самыми звездными из моих соучеников стали Лева Прыгунов и Тоня Шуранова. А я все четыре года комплексовал, никогда не считал себя особо талантливым. Несколько лет назад Корогодский пригласил меня выступить перед труппой «Театра Поколений» в Санкт-Петербурге, которым он руководил. В зал набилось человек четыреста. Я что-то рассказывал, вспоминал, читал стихи. В финале Корогодский вдруг произнес:
— Помнишь, Илья, в дипломном спектакле «Чайка» ты играл Дорна? Так вот, это было здорово! Ты тогда играл лучше всех.
— Зиновий Яковлевич, вы не могли это сказать мне сорок пять лет назад?!
А в телепередаче «Встречи на Моховой», которую вел Андрей Ургант, на экране появился Лева Прыгунов и признался: «Илья, я полмира объездил, видел постановок двадцать «Чайки».
Лучше, чем ты, Дорна не играл никто».
Услышав это, я не сдержался — заплакал. Жалко стало себя тогдашнего, недооцененного. А потом подумал: «Да нет, все правильно. Великий актер из меня вряд ли получился бы. Так и тянул бы лямку, пописывая стихи для капустников».
Складывать рифмы я начал в институте. Для дипломного спектакля «Океан» по пьесе Штейна за три дня выучился играть на гитаре — срочно надо было заменить заболевшего актера. На сцену вышел с кровавыми мозолями на пальцах, но никого не подвел. Это была белогвардейская песня «Быстро-быстро, донельзя». Потом сочинил свою первую песенку «Тараканка», про несчастную любовь.
