Какой Голливуд?
— А что такого? Другие артистки снимаются за границей...
— Интересно, какие?
— Ну, хотя бы Татьяна Самойлова. Я слышала, что ее пригласили в советско-французский фильм.
— Ну и что? А в Америку не отпустили! После премии на Каннском фестивале Самойлову тоже туда звали. Но она — звезда международной величины. А вы всего лишь студентка. Так что идите и учитесь! И выбросьте эти глупости из головы!
Илья свел меня и с замечательным театральным режиссером Анатолием Эфросом. Он тоже приходил в его мастерскую. Толю тогда еще мало кто знал.
А у Глазунова был нюх на талантливых и перспективных. И он сказал: «Лариса, ты должна обязательно познакомиться с Эфросом, он еще заставит о себе говорить». Тот собирался ставить спектакль по нашумевшей книге «Дневник Анны Франк» и сразу за меня ухватился. Назначил встречу. Я приехала, почитала по его просьбе текст. «Замечательно, — обрадовался Эфрос. — Другой героини я не вижу».
Работали целый год, но он никак не мог получить разрешение на постановку. А потом у меня начались съемки и я от Эфроса ушла. Во-первых, надо было ехать в экспедицию. А во-вторых, надоело репетировать.
С Толей у нас были прекрасные отношения. Он уговаривал не уезжать:
— Лариса, пойми, ты должна работать в театре.
Такие стопроцентные попадания, как у тебя в этом спектакле, случаются редко.
— А Илья считает, что мне надо сниматься.
— Ну и снимешься потом еще в сотне других фильмов! Кино от тебя никуда не денется. А таких ролей в театре может и не быть.
— Там тоже хорошая роль. И сценарий интересный. Илья говорит — надо ехать.
— Да что ты заладила — Илья да Илья! Пора тебе жить своим умом. И строить собственную карьеру. С Глазуновым все равно ничего не получится.
— Вы что, сговорились все, что ли? — разозлилась я. — В последнее время только и слышу со всех сторон: Глазунов такой-сякой, уходи от него.
И вы туда же! И вообще — это же не последний ваш спектакль. Еще поработаем.
— Хорошо, давай репетировать «Сны Симоны Машар» Бертольда Брехта, — предложил Эфрос. — Ты абсолютно идеальная Симона.
— Нет, не сейчас, после съемок. Вот приеду — и начнем.
Но он меня не дождался. Нашел Ольгу Яковлеву. И она на долгие годы стала «главной» актрисой Анатолия Эфроса. А ею — если бы не моя слепая любовь к Глазунову — могла быть я...
Мне многие советовали его бросить, но я не слушала. И удивлялась: почему эти люди так не любят Илью? Во ВГИКе некоторые преподаватели и студенты его просто на дух не переносили.
Ребята из нашей компании — Гена Шпаликов, Саша Княжинский, Юра Ильенко — говорили, что я сошла с ума, что трачу лучшие годы жизни на самовлюбленного и жестокого человека. Я считала это ревностью и завистью. Глазунов был красивым, обаятельным, успешным и знаменитым. А его «критикам» еще предстояло доказать, на что они способны.
Девчонки мне сочувствовали:
— Лариска, ты с этим художником совсем прозрачная стала. Кожа да кости. Он выпил из тебя всю кровь.
— Глупости, — отбивалась я. — У меня просто такая конституция. И поесть не всегда получается.
— Да ладно, что мы, не понимаем?!
Но питалась я действительно неважно.
Утром не завтракала, не хотелось, и потом до вечера сидела во ВГИКе голодная. Чтобы ухватить какой-нибудь засохший пирожок, требовалось пораньше прийти в буфет и отстоять длинную очередь, на что ни времени, ни желания не было. У Ильи, к которому я почти всегда отправлялась после занятий, еды не водилось. В лучшем случае — чай с баранками или бутербродами. Бытом Глазунов не занимался, у него для этого была Нина. При мне она не появлялась в мастерской. А я там не хозяйничала.
Домой возвращалась уже ночью и тут же падала в постель. Чтобы успеть на первую пару, вставать приходилось довольно рано. Об опоздании или прогуле не могло быть и речи. Нерадивых студентов наш мастер, Ольга Ивановна Пыжова, беспощадно выгоняла. Она была женщиной суровой.
