На меня вдруг накатывало: неужели проживаю случайную, чужую, непонятную мне жизнь? Наверное, я в полоску, а она в крапинку? Или я был нетребователен в семье, потому что был нетребователен к себе? Есть за что теперь каждодневно себя грызть.
И все-таки мы прожили с Натальей Сергеевной семнадцать счастливых лет. Саша учился в школе с углубленным изучением испанского языка. С 1983 года я работал в «Современнике», Наташу пригласили во МХАТ. Она снимается, у меня серьезные роли в театре, начал печататься в самой популярной тогда «Литературной газете». Нашими друзьями стали известные актеры, адвокаты, журналисты. Наталья Сергеевна начала причислять себя к элите, полюбила материться, пронзительно свистеть. Чем рафинированней компания, тем пронзительней свист.
Все чаще в нашей семье стали звучать слова и выражения, которые я на дух не выносил. «Еврейские штучки» — обо всем, что непонятно. «Не добытчик» — обо мне. «Черные» — о нацменьшинствах. И — «козел». Особенно почему-то полюбилось именно это слово. Оскорбительные матерные прозвища сыну в случае плохих оценок. Грубость стала нормой жизни.
Приходишь домой — никто не встречает, ни жена, ни сын. Один раз я ушел, несколько дней жил в общежитии театра. Вернулся. Как там пелось в популярной советской песне? «Уходишь — счастливо! Приходишь — привет!» Сосед я им, что ли?
Надлом произошел во время суда над Малявиной. Он только начался, а мне нужно ехать с Сашей в санаторий. От Наташи услышал: «Твое присутствие на суде ничего не изменит, на сына тебе наплевать...»
И я поехал на море. Зря. Человек должен быть там, где его душа.
Апрель 1989 года. Едем на машине. Саша сзади. То ли я поворотник не включил, то ли еще что...
— Козел!
— Если ты еще это скажешь при Саше, я уйду.
— Козел!
Я ушел. Семья рухнула. А вскоре рухнула и страна. Кто мог предположить? Обломки повалились на все поколение сына. Выпало как раз на переходный возраст.
Почему случилось то, чего сам от себя не ожидал?
Всегда мечтал о жизни-со-творчестве. Именно в этот момент рядом появилась женщина, с которой, мне показалось, это возможно. Она писала замечательные стихи. Мы дружили. И так произошло, что буквально за день до «козла» я рассказал ей о гибели Талгата. И вдруг увидел, как по ее лицу льются слезы: «Они же ребенка убили». Слово в слово повторила то, что сказала на суде Венера Нигматулина. Эта женщина стала моим Абаем на целых семь лет. По происхождению она этническая немка. Так, совершенно неожиданно для себя, я оказался в Германии. Это отдельная история. Через несколько лет меня накрыли жгучее чувство вины, боль и ужас. Моя мама написала, что Саша употребляет наркотики. К моему изумлению, на жену это сообщение не произвело сильного впечатления. Понять, что у меня своя жизнь, а у нее своя, было непросто. Попрощался с русскоязычным радио «Немецкая волна», где работал редактором, взял зубную щетку, кепку и — на поезд.
Кепку забыл на очередной пересадке где-то в Польше. У меня немного твердых убеждений, но есть одно незыблемое: всем ценным, что появляется в жизни женатого мужчины, он обязан жене. Поэтому и в этот раз все свое имущество оставил в Кельне.
Я вернулся к родителям. В тот перестроечный год, когда я ушел из семьи, свою четырехкомнатную квартиру в Свердловске они обменяли на «однушку» в Кузьминках. Узнав о моем возвращении в Россию, старший товарищ и наставник, журналист Игорь Гамаюнов сказал: «С ума сошел?! Ты будешь здесь нищим!» И завалил работой. Меня позвали в несколько антреприз, Роман Виктюк пригласил в спектакль с Алисой Фрейндлих. Возобновили «Двое на качелях» с Леной Яковлевой.
