
Пока Стас Жданько был жив, мы с ним оба верили: если говоришь правду, ты — молодец.
Нас так воспитывали папа-мама, школа, кино. Но к тридцати оказалось, что вера наша — для плакатов и дурачков. Жизнь — отдельно, а правда — отдельно. Я написал документальную повесть о родителях Стаса, о том, как они живут после гибели сына. Ее прочитал Валентин Распутин и сказал, что повесть хорошая, но не будет напечатана при советской власти. «Приятная» была новость: значит, никогда. Все думали, что Советы у нас навечно.
Выходит, я сделал что-то стоящее, но это никому не нужно. («Чужая песня» увидела свет в 1992 году.) Когда меня уговаривали принимать жизнь такой, как она есть, становилось страшновато за уговорщиков. Что надо принимать? Скучное, убогое, циничное? Где же выход? Кто подскажет?
«Блажен час, когда вы встречаете поэта» — еще в школе в книге о Пушкине я прочитал эту фразу. В сентябре 1984 года час настал: я познакомился с Талгатом Нигматулиным. Помните каратиста Салеха из «Пиратов ХХ века»? Сто миллионов зрителей посмотрели этот фильм. А может, кто-то слышал песню «Русские березы», одну из самых популярных в восьмидесятые? Пронзительный тенор выводил пронзительные строки: «Я верю в вашу тишину, / Вот подойду и обниму...» Это его слова.
Срок нашей дружбе выпал малый — всего полгода.
...Одиннадцатое февраля 1985 года. Долгий звонок. В трубке незнакомый голос с прибалтийским акцентом:
— Вильнюс беспокоит. Следователь Климавичус. Вам знаком Талгат Нигматулин? В его записной книжке есть ваш телефон.
— Да, он мой друг. Что случилось?
— Сегодня ночью его убили.
На том конце провода ждали моей реакции. Но я молчал.
— Как вы думаете, кто это сделал?
Дичайший вопрос, но я ответил сразу, не раздумывая: — Его Учитель.
— Почему вы так считаете?
— Не знаю.
Простите.
Я бросил трубку и рванул нарезать круги по комнате, еле сдерживая вой: «Как?!.. Опять?!.. Сначала Стас, а теперь Талгат?!»
Сегодня мы привыкли к насилию и жестокости. А четверть века назад в «обыкновенный садизм» еще не верилось. Нигматулина забили насмерть люди его круга: народный целитель, преподаватель вуза и двое московских студентов. Командовал ими бывший секретарь комсомольской организации крупного предприятия. Все произошло в центре Вильнюса, в элитном доме. Еще четверо приятелей Талгата при этом присутствовали. В перерывах между избиениями хозяйка разносила чай.

Команда «Бить», команда «Стоп». И опять...
Нигматулин, обладатель черного пояса по карате, не сопротивлялся. Почему? Он мог своих убийц раскидать как котят. Этим вопросом журналисты задаются по сей день. После их ответов мне порой кажется, что Талгата продолжают избивать. Человека можно убить дважды: сначала физически, а потом — исказив память о нем.
Если бы я не ушел из Нового драматического театра, у нас с Талгатом не было бы такого взаимопонимания. Его тяготила несвобода. Меня — тоже. В конце семидесятых наш театр штурмует зритель. Вдруг в печатных органах ЦК вышли разгромные рецензии на лучшие наши спектакли. Это была «лицензия на отстрел» главного режиссера Виталия Ланского. Ланскому «перебили позвоночник», и он от боли прогнулся перед властью.