Только мне нужна пленка с этим фильмом.
Рассмотрев платье во всех подробностях и зарисовав некоторые детали, вместе с Милой мы отправились в магазин. Купили шесть метров черного муара.
— Гурченко просила, чтобы рукава из гипюра были, а манжеты — из перьев, — передала пожелания звезды Златопольская.
Приобрели гипюр и перья.
— Да, а еще Люся велела талию шестьдесят два сантиметра сделать — вспомнила Мила. — Она что, у Людмилы Марковны в самом деле такая тонкая? Как у модели?
Талия у Гурченко на протяжении всех семнадцати лет нашего сотворчества была шестьдесят восемь сантиметров, но с помощью корсета и благодаря Люсиной гибкости ее удавалось утягивать до шестидесяти двух.
С Милой я эти подробности обсуждать не стала — согласно кивнула:
— Как просила — так и сделаю.
Примерить на Людмиле Марковне платье я попросила свою подругу. Оно сразу село по фигуре — лишь в паре мест пришлось расшить на полсантиметра. Вторая примерка не состоялась — Гурченко отбыла на гастроли. Пришлось завершать работу на свой страх и риск.
О том, что это я шью ей платье для юбилея Рязанова, Людмила Марковна не знала. И не должна была знать. Бог весть, как Люся отреагировала бы, обмолвись кто об «авторстве»!
Вдруг порвала бы, как тот кружевной жакет?
Платье было готово, оставалось только вышить уголки воротника-стойки. Перебирая пакетики с бисером и стеклярусом, я наткнулась на старинные пайетки в виде звездочек, которые когда-то получила от Люси. И тут мне в голову пришла хулиганская мысль — передать Люсе Гурченко привет от Иры Великановой. И я вышила уголки воротника этими самыми, эксклюзивными пайетками!
Сомнений в том, что Людмила Марковна распознала на воротнике свои звездочки, у меня нет. От ее глаза-алмаза такая деталь просто не могла укрыться! Но Люся промолчала, и «привет» так и остался нашей с нею общей тайной.
О том, как развивались события в костюмерной НТВ, мне рассказала Мила. Гурченко приехала на съемку раздраженная:
— Где это платье?! Я его только один раз мерила, а готовым — в глаза не видела! Вдруг оно плохо сшито и сядет на мне как мешок?
— Людмила Марковна, не волнуйтесь, — принялась успокаивать звезду Златопольская. — Платье готово. Очень красивое. Вот, висит на вешалке — вас дожидается.
Люся бросила взгляд на платье и смягчилась:
— Ну хорошо. Давайте его сюда.
Утянув талию до заказанных шестидесяти двух сантиметров, костюмеры помогли Гурченко надеть платье.
— Я впервые видела, чтобы у человека так моментально изменилось настроение, — изумлялась в разговоре со мной Мила.
— Только что раздраженно всех отчитывала, метала молнии, и сразу — ослепительная улыбка. По коридору в студию Гурченко направилась пританцовывая и, кажется, даже что-то напевала.
От того, что мне удалось доставить Люсе радость, я чуть ли не месяц летала на крыльях.
Чтобы жить, мне нужно было продолжать ее любить и видеть. Хотя бы изредка. Хотя бы издалека. Я ходила по десять-двадцать раз на каждый ее спектакль, не пропускала ни одного московского концерта. После окончания стояла в стороне и смотрела, как Гурченко раздает автографы. Иногда перехватывала ее устремленный на меня взгляд и опускала глаза.
Мюзикл «Бюро счастья», где Люся играла с Николаем Фоменко, шел во Дворце молодежи.
Посмотрев его пятый или шестой раз, я вышла из зала, но спускаться сразу вниз не стала. Ждала чего-то. И дождалась. Люся прошествовала в нескольких метрах от меня, открыла дверцу машины, села за руль. Прошла минута, пять, семь — а красный «фольксваген» все не трогался с места. Я чувствовала: все это время Люся через лобовое стекло смотрит на меня. Мне казалось, что между нами возникла «вольтова дуга». Начала медленно спускаться, но когда преодолела несколько ступеней, Гурченко нажала на газ.
Не думаю, что Люся хотела наказать меня за то, что медлила — не рванула к ней сразу вниз по ступенькам. Мне кажется, она сама боялась нашей встречи.
И воспоминания о наших прежних отношениях отзывались в ее сердце болью. Люся не могла не понимать: я и Сенин можем существовать рядом с ней только поодиночке. Она выбрала Сергея — он был для нее важнее...
Слава богу, у меня оставались Елена Александровна, Маша с Марком и Леной, Костя Купервейс. Мы общались, поддерживали друг друга морально. Наши отношения были сродни отношениям бывших однополчан, прошедших плечом к плечу дорогами войны и многое вместе переживших. Но оказалось, главное испытание — впереди. Для всех. В том числе и для Люси.
Четырнадцатого декабря 1998 года я позвонила Маше — узнать, как дела. И вдруг услышала:
— Ира, сегодня Марик умер.
