Если «палач» почувствует сопротивление, вы можете стать жертвой без всяких кавычек».
И я подчинялась. Бразилец же использовал любой повод, чтобы запугать меня. От постоянного стресса я стала стремительно худеть. За первые три месяца жизни с ним похудела на двадцать три килограмма. Одежду приходилось покупать в «Детском мире». Меня на киностудии никто не узнавал.
Все тело было теперь в синяках. Друзья заставили сходить в травмпункт — зафиксировать побои. Бразильца вызвали в милицию и пытались воспитывать. Хватило этого ненадолго. Он не работал, пропадал где-то днями напролет. Но о разводе и слышать не хотел. Говорил, что ему проще нас с мамой убить, ведь тогда квартира достанется ему, мол, разрублю обеих на куски, заморожу на балконе, а потом раскидаю по Подмосковью.
И никто никогда нас не найдет.
Меня спасли друзья. Они устроили мне встречу с опытным адвокатом, который объяснил, каким образом юридически можно бороться с этой ситуацией и как оптимально разменять квартиру. Путь к избавлению от Бразильца был найден, оставалось только сделать выбор: или я теряю часть жилья, но получаю свободу, или сохраняю квадратные метры, но продолжаю медленно умирать. Я выбрала свободу и через неделю подала на развод.
Мы с Бразильцем развелись. Я разменяла свою квартиру, он получил желанную комнату, и мы разъехались. Я продолжала много сниматься, зарабатывать. Бразилец, видимо, узнал об этом и через какое-то время появился снова.
Сейчас даже не могу объяснить, почему я опять попалась на его удочку. Это было какое-то наваждение. Существует такой термин «стокгольмский синдром». Когда жертва постоянно оправдывает своего мучителя. Похоже, то же самое было и со мной. Бразилец ухаживал с сумасшедшей страстью, клялся, что все теперь будет иначе, он все осознал и никогда больше не поднимет на меня руку.
Но решающим аргументом стали слова: «Ты понимаешь, что на этот раз мне от тебя ничего не надо? Ведь жилье теперь у меня есть...»
Только потом вспомнила, как в паузах между признаниями в любви он вскользь поинтересовался, где я храню заработанные деньги. А я ответила: «У мамы. Ты же знаешь, я не доверяю банкам».
Хотя хранила деньги именно там.
Мы снова подали заявление в ЗАГС. В день росписи я поехала на озвучание. И буквально через час раздался звонок. В телефоне — голос мамы, но какой-то сдавленный: «Оксана, дочка, приезжай, нас побили». Я, потеряв голову от ужаса, помчалась к маме домой — после размена ей досталась отдельная квартирка.
Дверь была распахнута. Забегаю и вижу: все перевернуто вверх дном, в комнате врач «неотложки» над кем-то наклонился. На кухне сидят моя мамочка и милиционеры. Она, бледная и перепуганная, рассказывает, что произошло.
Ранним утром в дверь позвонили. На вопрос «Кто там?» мама услышала: «Слесарь». Мол, авария какая-то, соседей снизу заливаете.
Открыла. Мужчина вошел, поздоровался с дальней родственницей, которая приезжала на операцию и теперь, выписавшись из больницы, гостила у мамы, заглянул в ванную, в туалет. И сказав, что один не справится, ушел. Вернулся минут через пятнадцать с двумя здоровенными мужиками. Один из них сразу пошел в комнату, а другой попросил маму зайти на кухню. Закрыв дверь, неожиданно толкнул ее на стул.
— Где деньги, бабка? — заорал он, приставив к горлу нож.
Мама ничего не могла понять.
— У меня нет никаких денег, чего вы хотите?
— Врешь, сука! Нам точно известно, что у тебя в доме на сохранении лежит большая сумма. Лучше отдай, а то зарежу!
— Нет у меня денег!
— собрав последние силы, ответила мама. И потеряла сознание. Это спасло ей жизнь. Грабители решили, что она умерла от разрыва сердца, и принялись за родственницу. Та сопротивлялась, кричала. Бандиты, озверев, начали душить ее телефонным проводом. Душили до тех пор, пока провод не порвался.
Ушли они практически ни с чем. Все перевернули, все ящики пооткрывали — нашли только тысячу долларов в сумке у родственницы. Дверь закрыли ключами — они лежали на полке в прихожей.
Мама, очнувшись, стала звать на помощь. Не знаю, уж каким чудом, но услышали соседи. Приехавшие милиционеры вызвали «скорую».