Так начался в моей жизни «период Софии Ротару».
С Соней я гастролировал в общей сложности два года. У меня сложились очень теплые и дружеские отношения с ней и ее мужем и директором Анатолием Евдокименко. Работалось нам легко. Ротару была простой и милой, не «звездной», не капризничала, не закатывала сцен. А Толя оказался не только замечательным музыкантом и аранжировщиком, но и хорошим руководителем, все держал под контролем. Накладок не случалось.
После смерти Евдокименко пошли разговоры, что он сильно пил и тиранил Ротару. Ничего подобного я никогда не видел. Как истинный хохол, Толя уважал горилку, в особенности с салом, но пил не больше других.
И перед концертами, в отличие от некоторых артистов, не перехватывал сто граммов «для разогрева». Соню любил, был заботлив и нежен и никогда не выяснял отношения с женой на людях. Я еще удивлялся, как у них все чинно и благородно, а потом понял: Соня с Толей провинциалы, привыкли жить с оглядкой на других, как говорят украинцы, «як сусiд сказал». Возможно, они и ругались вдали от людских глаз, но никогда не выносили сор из избы.
Единственный недостаток Евдокименко заключался в том, что он был прижимист и не баловал Соню. А Ротару очень любила подарки — украшения, колечки. Она мне нравилась, и ради того чтобы ее порадовать, я даже пошел на «должностное преступление».
В Целинограде мы с ней зашли в ювелирный магазин и она увидела кольцо с небольшим бриллиантом.
Соня давно такое хотела. Стоило оно недорого — сто тридцать рублей. Я как раз получил в филармонии деньги за концерты «Червоной руты», а Евдокименко еще не отдал, ну и расплатился за кольцо.
Вечером вручил Анатолию конверт. Он пересчитал купюры:
— А где еще сто тридцать рублей?
— Да ты понимаешь, — замялся я, — случайно подвернулось колечко, красивое и недорогое, мы с Соней не могли не купить.
— А почему со мной не посоветовались?
— Ты ведь уезжал куда-то, мы тебя не нашли.
Евдокименко нахмурился:
— В следующий раз, Олег, прежде чем сделать Соне подарок, посоветуйся со мной. Деньгами здесь распоряжаюсь я.
— Конечно, — кивнул я в ответ.
Однако в Харькове не утерпел — отхватил Соне в центральном универмаге супердефицитный немецкий халатик. Опять не досчитавшись денег, Толя устроил дикий скандал. Больше я попыток порадовать Соню не делал — не хотел ссориться с Евдокименко. Сама же Соня всегда соглашалась с мужем и вообще держалась очень скромно, но при этом, конечно, прекрасно понимала, что является суперзвездой. О Пугачевой тогда еще мало кто слышал.
В Целинограде, помню, Ротару замучил кашель — он будет преследовать ее всю жизнь.
Видимо, из-за кашля многие считали, что у Сони туберкулез, но это неправда. Она никогда им не болела. Так вот, мы втроем — Соня, Толя и я — зашли в аптеку купить таблетки с кодеином. Она расплатилась и уже собиралась положить лекарство в сумку, как перед ней на колени упал молодой человек. Ротару с торжествующим видом повернулась к нам с Толей: все-таки любит меня народ, поклонники уже на колени падают!
И тут казашка как закричит из-за прилавка: «Не давать! Не давать! Наркоман!» У нее был страшный акцент, и Ротару ничего не поняла. «Автограф?» — спрашивает она парня, улыбаясь. А тот, ни слова не говоря, выхватывает из ее рук таблетки и убегает. Соня на мгновение застывает, а потом изрекает с неподражаемым царственным спокойствием: «Он, наверное, тоже кашляет».
То ли действительно не поняла, что произошло, то ли сделала вид...
Ротару по молодости относилась к своему кашлю довольно легкомысленно, старалась не замечать. С годами болезнь усилилась. Спустя несколько лет, когда я уже не работал с Ротару, мы встретились в Адлере, в аэропорту. Я ужаснулся — Соня едва дышала. Лицо бледное, губы синие. Стал спрашивать: что с ней, чем помочь?
«Да вот, опять прихватило, — еле слышно прошептала Ротару. — Пойди узнай, когда мой самолет. Господи, когда же я отсюда улечу?! Когда смогу свободно вздохнуть?»
Ей был противопоказан влажный климат. Еще в мою бытность в Сочи и Адлере она просто умирала. Но концертов никогда не отменяла.
