Вдруг стук в дверь. На пороге Венгржиновская с чайником и банкой малинового варенья.
Закутанный в одеяла, я пил горячий чай с малиной, разговаривал с Леной и поймал себя на том, что давно не чувствовал себя таким спокойным и довольным. В тот момент мне, молодому парню, который только уехал от родительской опеки, ее забота показалась чем-то удивительным. Это не к тому, что Лена старше меня и в ней я увидел замену маме. Возраст не имел значения — я просто оценил человеческое отношение. Вот такой простой секрет успеха. Мне открылось вдруг, что Венгржиновская вовсе не злобный командир, а улыбчивая, милая девушка, худенькая, хрупкая. Сказал ей:
— Спасибо, Лен...
Она улыбнулась:
— Здоровые артисты — моя главная забота.
До прихода в шоу-бизнес Лена была хирургической сестрой — лечила она профессионально. Выхаживала меня несколько дней, а когда поправился, наши отношения стали почти дружескими — мы продолжали общаться. Много разговаривали, причем Лену, в отличие от других девушек, интересовала моя жизнь «до славы». Однажды она спросила:
— Ты непохож на своих ровесников, откуда вообще такой взялся?
Рассказал ей об Оренбурге, о папе, который всю жизнь проработал бригадиром вышкомонтажников и мотался по командировкам в Казахстан и на Ямал: — То степь, то вечная мерзлота.
Отец работал на морозе, жил в вагончике. Когда нас с братом Димой взяли в детский театр «Щелкунчик» и мы стали ездить на всякие конкурсы, даже стали суперфиналистами «Утренней звезды», он радовался: хоть дети мир посмотрят! Турция, Болгария — это для родителей было все равно что полет на Луну. Но когда мы с братом взахлеб рассказывали, что видели за кулисами Кристину Орбакайте, отец говорил: «Вы эти свои мечты о Москве выкиньте из головы. Получите образование, положите мне на стол дипломы — и делайте что хотите». Так что после школы я пошел в финансовый колледж. И даже его окончил — правда, по профессии ни дня не работал.
— Ну а на «Фабрику» как попал?
— Сочинял песни, что-то записал. В 1999 году сколотил группу в Оренбурге.
Тогда, если помнишь, шла предвыборная кампания, звезды ездили по всей стране. И вот кто-то организовал у нас конкурс. Мы попали в финал, выступали в «Олимпийском». В жюри сидел Матвиенко. Видно, я чем-то ему приглянулся, он через организаторов передал, чтобы с ним обязательно связался. Встретились на «Мосфильме», я что-то спел и оставил свои записи. Вернулся в Оренбург, устроился на работу, и только через три года мне позвонили — пригласили на «Фабрику».
Лена слушала так внимательно, что в голову закралась мысль: а может, я ей нравлюсь? Мне она уже нравилась. В один прекрасный день словно глаза открылись: да ведь Ленка красавица! Как я раньше не замечал?! Венгржиновская никогда не демонстрировала свою привлекательность. Одевалась, как одеваются в шоу-бизнесе все администраторы, — майка, куртка, кепка, кроссовки.
И я рад, что сначала разглядел Ленино «содержание», а не «форму». Хотя при ближайшем рассмотрении и «форма» оказалась ого-го! На серьезные мероприятия вроде юбилеев и вручения премий она являлась при полном параде. Впервые увидев ее в эффектном платье, просто обалдел, только и смог сказать: «О, Венгржиновская, да ты молодец!»
Наши отношения перестали быть только дружескими во время гастролей в Прибалтике. Днем все ходили по магазинам, и перед концертом Лена говорит: «Отличная тут одежда — стильная и недорогая. Купила белый костюм, хочешь — заходи после шоу, посмотришь».
Я, конечно, зашел, но костюма так и не увидел. Мы оба этой ночью поняли, что все у нас всерьез.
Встречаться решили тайно.
На служебные романы в любом коллективе смотрят косо. Поэтому вечером Лена из своего номера обзванивала группу, выжидала и тихонько приходила ко мне. Под утро возвращалась и опять же из своего номера всех будила.
Поначалу эта тайная жизнь даже заводила. А потом стала доставать. Ночью Лена была моей, а днем я не имел права лишний раз к ней подойти, чтобы не вызывать подозрения у ребят. Официально она была свободной женщиной, к тому же, как вдруг заметил, пользующейся немалым успехом у мужчин. Наблюдая, как вокруг нее нарезает круги очередной поклонник, я бесился от ревности. И молчал, потому что существовали эти чертовы правила.
