Гуляла по полю, и вдруг навстречу всадник — в расшитом камзоле, кричит что-то и саблей размахивает. Это был я в роли князя Курбского на съемках фильма про первопечатника Ивана Федорова. Как призналась потом Яна, она влюбилась в меня с первого взгляда. Стала смотреть мои фильмы, слушать песни, ходить на спектакли с моим участием.
В очередной раз мы встретились, когда в «Театре Луны» я играл в спектакле «Византия» по «Отравленной тунике» Гумилева. Яна зашла после спектакля — просто поговорить. Оказалось, как и я, она увлекается вегетарианством и эзотерикой, учится на отделении религиоведения в РГГУ. На этой философской почве и возникла наша дружба.
Полгода мы ходили за ручку и только целовались. Это был союз брата и сестры, доморощенного философа и его преданной ученицы. Чистили ауру через голодание и молитвы. Считали, что в новые отношения нужно вступать, только кармически рассчитавшись с прошлым.
На Новый год поехали к моим родителям в Киев, и там, в первую ночь наступившего года, все и произошло. То, что я испытал, было странно и необычно. Полное осознание безгрешности физического соития. Именно кайф осознания. Ни разу до этого, несмотря на свой богатый сексуальный опыт, я не ощущал ничего подобного. Так я окончательно утвердился в мысли, что лишь когда есть единение не только на физическом, но и на душевном, ментальном уровнях, — происходит истинное слияние любящих людей.
«Если хочешь сердце слышать, жгущих не страшась широт, дай мне руку, чтобы свыше мы упали... в небосвод».
Вскоре мы с Яной поженились и стали одним целым, словно инь и ян. Вообще не держали дома алкоголь, сторонились тусовок. Даже телевизора у нас не было. Хватало общества друг друга и книжек великих философов. Старались не расставаться ни на минуту. Вместе ездили на гастроли и съемки. В шутку я называл Павелковскую Боцманом, себе же на семейной шхуне отвел роль капитана. Я пестовал ее и лепил по своему подобию. Советовал, как одеваться, вести себя с людьми, заставил бросить курить. Яна смотрела на меня как на бога и, казалось, была очень счастлива.
И вот в интервью Яны «Каравану историй» я с удивлением прочитал, что, оказывается, Джигурда полностью поработил ее, не давал развиваться творчески.
Мне действительно не нравились Янины посиделки с подругами. После них она возвращалась домой совсем другой, обычно подшофе, полная сомнительных феминистских идей. Я же самец патриархальный. Не терплю, когда женщина мне дерзит, ставит ультиматумы. Если хочешь, чтобы мужчина сделал по-твоему, заставь его поверить, что это его решение. Но развиваться жене я никогда не мешал. Однажды Яна призналась:
— Я устала быть твоей тенью, хочу тоже заниматься творчеством, фотографией, сочинять стихи...
— Боцман, а кто тебе мешает? Голодай, молись, и ты найдешь себя.
Удивительно, но на пятый день голода, медитаций и православных молитв Яна стала писать замечательные стихи, которые оценили Михаил Козаков и Андрей Вознесенский.
Я тоже несколько лет спустя издал сборник философской лирики, за которую получил премию «Золотое перо Руси» в компании с Михаилом Ножкиным и Риммой Казаковой. Что бы Яна сейчас ни говорила, творчески мы питали друг друга. И возможно, если бы не моя болезнь, наша история любви получила бы совсем другое продолжение.
Однажды в районе копчика я обнаружил опухоль размером с куриное яйцо. Врачи сказали: «Надо срочно делать биопсию, возможна онкология».
Помню, что совершенно не испугался, потому что читал о подобных случаях: через опухоль выходят болезни, негативная энергия, внутренние проблемы. Резать задницу мне не хотелось. Чтобы помочь организму, решил, не делая никаких анализов, уйти в длительное голодание — очистить, что называется, и тело, и душу по полной программе.
Я перестал есть.
Совсем. Яна поддерживала меня, но я не разрешил ей голодать больше пяти дней, а дальше уже боролся с болезнью один на один.
Прошла неделя, третья, шестая... На сороковой день мой вес уменьшился с восьмидесяти четырех до пятидесяти двух килограммов. Я стал похож на египетскую мумию, качало от дуновения ветра. Опухоль уменьшилась до размера горошинки, я продолжил голодать, медитировать и молиться. Яне было страшно за меня, она просила остановиться, боялась, что умру. Я же не сомневался в правильности своих действий. Мы стали ссориться. Однажды в запале она нелестно отозвалась о моей матери...
