Я всего лишь пишу для Аллы стихи.
Но он не верил. Снова и снова начинал свой бесконечный монолог, еле от него отделался.
Разводились они кроваво, долго делили имущество. Стефанович судился за каждый карниз, каждую рамку от картины. Понять его можно: он думал, что вьет гнездо для себя, вкладывался и в общий дом, и в их отношения, поэтому развод перенес болезненно.
У меня самого тогда дома была напряженная обстановка. Алла с Болдиным это знали и помогли мне оттуда вырваться. Приехали в Питер и объявили моей супруге: «Илья очень нужен нам в Москве, мы его забираем».
Сели в Женькин «мерседес», за окном завывала метель, клубился снег, но в машине было тепло.
Я нащупал на заднем сиденье рулон афиш и всю ночь в темноте писал на рулоне, как на Вандомской колонне, стихи. Ручка дергалась, когда автомобиль трясся на ухабах, дома у Аллы мы еле расшифровали мои закорючки. Получилось «Как тревожен этот путь».
Поселился у Пугачевой, и в моей жизни наступил сплошной праздник. Недавно прислали справку из Российского авторского общества — оказалось, что я написал для Аллы семьдесят одну песню. Да и как их было не написать в такой атмосфере! Мы были молоды, помешаны на творчестве и очень дружны.
На Новый год мы с Женькой Болдиным наряжались в Дедов Морозов, разучивали стихи, разыгрывали друг друга.
Нам было весело, Алла тоже любила прикалываться. Она вообще была девушкой спонтанной. Вдруг заявляла: «Все, едем гулять в Питер!» Сто километров отпахали, Алла говорит: «Нет, я передумала, поворачивай к Паулсу». И мы несемся тысячу километров до Риги.
Жена латышского классика одесситка Лана накрывала стол. Раймонд моментально заряжался энергией Пугачевой, предлагал:
— Поедем на море, к пограничникам.
— Куда?! У меня харчи пропадают! — расстраивалась Лана, но Паулса было не удержать.
На двух грузовиках мы неслись по проселочным дорогам, только песок на зубах хрустел.
Пограничники встречали нас как дорогих гостей, топили баню, угощали. Мы, пропаренные и сытые, возвращались той же пыльной дорогой, и снова песок хрустел на зубах. Однажды они попросили нас подняться на вышку. Глянули вниз и увидели слово «Алла»: солдаты так построились. Вот как любили Пугачеву!
Ее концерты собирали толпы восторженных зрителей, но звания заслуженной артистки Алле не давали — начальство из Минкультуры ее не жаловало, считало неблагонадежной. К примеру на концерте ко Дню милиции в Колонном зале Дома Союзов Алла вдруг села к роялю и спела незапланированного «Дежурного ангела», которого мы только что сочинили. Баллада об одиночестве вызвала бурю возмущения у чиновников. Скандалище разразился грандиозный, и документы Пугачевой на звание опять на какое-то время положили «под сукно».
Алле дико завидовали.
Когда ее пригласили дать концерт в прославленном парижском зале «Олимпия», композитор Никита Богословский, который в тот момент тоже находился в Париже, позвонил знакомому журналисту и сообщил, что французская публика на Пугачеву не пришла и продано всего пятьдесят три билета. Тот тут же выдал «сенсацию» в печать. Слава богу, телевидение опровергло эту «утку», показав полный зал. Вернувшись, Алла сказала: «У меня там было три счастливых дня». Так родилась знаменитая песня — на мои стихи и музыку Аллы.
Мало кто помнит, что с этой же песней в свое время дебютировала Жанна Агузарова. Алла ее где-то заприметила: необычная девушка с сильным голосом очень ей понравилась и Пугачева решила принять участие в судьбе Жанны.
