Позднее меня заметил знаменитый бард Александр Городницкий и предложил: «Илья, я очень плохо пою, выучи мои песни, будем вместе выступать».
И я пел, аккомпанируя себе на гитаре, «Атланты», «Палаточные города», «Снег»... Скоро стал своим в бардовском клубе «Восток», который базировался в ДК пищевой промышленности. Я сочинил несколько собственных опусов, которые исполнял не только на сцене, но и на посиделках в домах разных питерских знаменитостей — «Баллада о французской дуэли», «Любовь должна быть доброю».
Деда тогда уже не было в живых, а мы с бабушкой еле-еле сводили концы с концами, пытаясь выжить на мою стипендию — двадцать два рубля — и ее пенсию в двадцать девять рублей. Она вязала и продавала сумочки, я лихорадочно искал какую-нибудь возможность подзаработать, снимался в массовках на «Ленфильме», но гордо отказался выступать за шесть рублей между сеансами в кинотеатре «Баррикада»: было как-то унизительно читать стихи перед публикой, сидящей в верхней одежде.
Зато с радостью ухватился за предложение друга попробовать себя в новом амплуа: «В ЦПКиО требуются гребцы. Белые ночи, народ желает кататься».
Свой «дебют» помню очень отчетливо: в большой ладье расположилась тетка в кокошнике, рядом — мужик в косоворотке с баяном. Они всю ночь пели, развлекая публику, а я сидел на веслах. Греб до изнеможения, до кровавых мозолей. Два рубля пятьдесят копеек, которые мне заплатили, резко повысили тогда мою самооценку. А с первых приличных гонораров я купил бабушке коврик и халат.
Это счастье, что она дожила до моих дипломных спектаклей: сидела в зале торжественная, потихоньку смахивая слезы радости.
А мама меня на сцене так и не увидела. Она жила в Риге, мы встретились только после того как ее муж умер. Мама все пыталась просить прощения, объяснить, почему так вышло, что она от меня отказалась. Сестры рассказывали, каким страшным деспотом и самодуром был отец: и обзывал последними словами, и руку на них поднимал. А однажды схватил ножницы и изрезал в клочья платья, чтобы не ходили на танцы. Какие там танцы?! Девчонки добросовестно учились, занимались спортом, даже стали чемпионками республики по художественной гимнастике.
Было жалко мать, постаревшую, не очень счастливую. Зла на нее не держал.
Да и кто я такой, чтобы судить? Мы долго тогда проговорили, выплакали все свои обиды, а потом я стал приезжать в Ригу, как только выдавалась возможность. Когда стал прилично зарабатывать, посылал деньги и поддерживал ее и сестер.
Получив диплом, я пришел в Театр имени Ленсовета, но Игорь Владимиров не очень-то обнадежил: «Могу взять лишь во вспомогательный состав, годик поработай — там посмотрим».
На таких же «птичьих правах» был в театре тогда и Алеша Петренко, мы вместе пели в одном спектакле. А через год Театр имени Комиссаржевской возглавил Рубен Сергеевич Агамирзян и принял меня в труппу, где я провел семь счастливых лет. Выходил на одну сцену с Сергеем Боярским — Мишиным отцом и его дядей Колей, известным по роли Козлевича в «Золотом теленке».
Мишка тогда только что окончил музыкальную школу, поступил в театральный и часто наведывался к отцу. Кстати, на выпускном концерте своего курса он задолго до Андрея Миронова, Эдуарда Хиля и Юрия Богатикова спел мою песню «Давай поговорим».
В нашем театре работал Витя Чистяков — потрясающий имитатор-пародист, не чета сегодняшним. Мы с народным артистом Стасиком Ландграфом стали сочинять для него тексты пародий. Один из героев, Полад Бюльбюль оглы, нашего юмора не оценил и погнался за Чистяковым после концерта, хотел набить морду, но Витька увернулся. Жаль, что он ушел так рано. Погиб в авиакатастрофе в двадцать восемь лет, на пике бешеной популярности.
Главных ролей мне в театре не давали, но я не очень огорчался по этому поводу и был вознагражден ролью Блендербленда в спектакле «Миллионерша» по пьесе Шоу (кстати, встречая меня, Владимир Этуш, игравший в Театре имени Вахтангова эту же роль, до сих пор говорит: «Привет любовнику Эпифании!»).
