Она шпионила за Альмодоваром, еще когда не была с ним знакома, рыдала из-за Хавьера Бардема, рассорилась с лучшей подругой Сальмой Хайек, узнав о ее страшной тайне... Пенелопа неукротима, но именно взрывной характер, темперамент и талант помогли достичь ей таких высот в профессии и стать первой испанкой в истории кино, получившей «Оскар».
— Пенелопа, вы собирались стать балериной. Многие актрисы променяли балет на актерскую карьеру, но не все настолько успешно…
— Да, в четыре года я пошла учиться в балетную школу. Но к тому времени уже страшно доставала родителей и всех вокруг, требуя, чтобы мне позволили изображать Кармен! (Смеется.) Танец позволял мне играть даже совсем маленькой девочкой. На самом деле я всегда мечтала стать актрисой. А когда сыграла первую роль в фильме Бигаса Луны «Ветчина, ветчина» лет в семнадцать — вместе с Хавьером Бардемом, — то балет бросила. Вернее, я уехала в Нью-Йорк и там еще какое-то время ходила на занятия, но все же, осознав, что страстно влюблена в актерство, посвятила себя только этому.
— А почему вы сказали «лет в семнадцать»? Разве не помните, когда познакомились с будущим мужем на съемках фильма?
— Не помню. Я столько раз лгала по поводу своего возраста, говорила, что старше — по разным причинам, в том числе, чтобы меня не отправили домой со съемок, — что сама немного запуталась. К тому же меня лет этак с двадцати двух журналисты страшно допекали вопросами типа: «А вы не боитесь стареть?» По-моему, это ненормально — задавать такие вопросы что 22-летней девушке, что 42-летней женщине. Вот я и перестала на них отвечать. И таким образом забыла, сколько мне лет! (Смеется.) Нет худа без добра.
— Зато ваше актерское эго по-прежнему очень велико. Страсть к актерству не пропала с возрастом…
— Точно. (Смеется.) Хотя нет, мое актерское эго слегка уменьшилось с рождением детей (у Пенелопы 7-летний сын Леонардо и 4-летняя дочь Луна. — Прим. ред.). Раньше я безумно боялась, что подумают обо мне, о моей работе, как примут новую роль, полюбят меня как актрису или нет? И я тратила на это кучу энергии. Но материнство меня сильно изменило. Я перестала беспокоиться из-за множества вещей, которые когда-то нереально волновали и сводили с ума. Теперь я прохожу испытания другими страхами и тревогами, которые передо мной ставит жизнь…
— Откуда у вас такая страсть к искусству с раннего детства?
— Действительно, откуда? Отец работал в скобяной лавке, как раньше называли магазины хозтоваров. Мама — в салоне-парикмахерской. Там-то я и узнала все проблемы женщин и изучила психологию отношений не хуже, чем в любом университете. Там же начала подражать: кривлялась перед зеркалом, примеряла парики, изображала маминых клиенток. Это моя актерская школа. Ну и немного освоила парикмахерское искусство. Могу и постричь, и покрасить, и причесать, и уложить — если, конечно, найдется смелый клиент! (Смеется.)
Моя лучшая подруга Сальма Хайек как-то была вынуждена обратиться к моим услугам. Мы обе тогда начинали карьеру в Голливуде и никакого обслуживающего персонала еще не заслужили. Вот однажды перед мероприятием в Лос-Анджелесе я уложила роскошные волосы Сальмы и накрасила ее при свете свечи, поскольку у нас в номере отеля, как назло, отключили электричество! Так вот, в моей рабочей семье никто не имел отношения к искусству, музыке. Единственное, что у нас дома было принято, — убирать по выходным под оперную музыку. Мы все: я, брат Эдуардо, сестра Моника, родители — раздевались почти догола и в поте лица драили свои «хоромы». (Улыбается.) Поэтому моя мечта попасть в кино была весьма расплывчатой, но я хотела быть независимой и при этом зарабатывать на жизнь только тем, что по-настоящему люблю. Если бы кто-нибудь тогда сказал мне, что я буду стоять на сцене с «Оскаром» в руках, это прозвучало бы примерно как «Ты непременно полетишь на Луну!».
Однажды в Мадриде я пошла смотреть фильм Педро Альмодовара «Свяжи меня». Вышла из кинотеатра — и, потрясенная, долго бродила по городу. В голове крутились мысли только об одном: я хочу стать актрисой, я должна встретить этого режиссера и поблагодарить. И — о, какое было бы счастье — получить у него работу! С тех пор я постоянно ходила в кафе, и рестораны, и кинотеатры, пробиралась на все мероприятия, где мог быть Педро. Видела его не раз — издалека или совсем близко, но не решалась подойти. Шпионила за ним, чего уж там, надо называть вещи своими именами. Но исключительно ради того, чтобы просто с ним поговорить! Никаких других мыслей у меня не было! (Смеется.) Я до сих пор, кстати, стыжусь рассказать ему о своих шпионских замашках и о том, как его преследовала. Все жду удобного момента. Скоро мы начинаем сниматься с Антонио Бандерасом в новом фильме Альмодовара «Боль и слава», это уже седьмая моя работа с обожаемым Педро.
Так вот, в 15 лет я нашла себе агента. Соврала ей, что мне уже 17. Вот когда начались мои махинации с возрастом! (Смеется.) Она отослала меня домой. Не поверила. Три раза меня посылала… В конце концов сдалась — и я стала ходить на кастинги, проваливала их. Но все-таки получила первую роль. В фильме «Ветчина, ветчина», где рекламой служили слова: «Женщины едят мужчин, а мужчины — ветчину!» Груди моей героини, юной кокетки, по замыслу автора, «источали запах ветчины»! (Смеется.) Забавно, конечно, что моими прелестями в этой картине любовался и наслаждался не кто иной, как 22-летний Хавьер Бардем. О да, я понимала, что это весьма сексуальное кино, но и уникальное, удивительное! И не собиралась отказываться. Пришлось уговаривать родителей, снова врать всем на свете, но я своего добилась.
— И судьба к тому же свела вас с Хавьером Бардемом, ставшим вашим мужем…
— …спустя 18 лет! Помнится, в последний съемочный день я рыдала и все повторяла сквозь слезы: «О боже, а вдруг это моя последняя роль в кино? А вдруг я больше никогда не увижу никого из этих людей? В том числе Хавьера Бардема?» (Смеется.) Муж недавно сказал, что однажды мы должны будем показать эту картину детям. Потому что она — документальное подтверждение нашей страсти друг к другу. И у нас есть ответ на вопрос детей: «Мамочка, папочка, а что это вы делали вместе в кино?» По мнению Хавьера, мы должны будем честно ответить: «Ну, дети, вы должны всячески прославлять и любить этот фильм, потому что благодаря ему вы и появились, в конечном счете, на свет!» (Улыбается.)
— Вы все-таки дождались своего часа и с Педро Альмодоваром…
— Он позвонил нам домой, когда я в ванной сушила волосы феном. Мама крикнула: «Тебя к телефону!» Я взяла трубку — и не поверила своим ушам. Это и правда был Педро. Он позвонил, чтобы похвалить мою игру в «Ветчине, ветчине». Потом он предлагал мне роли, но я оказывалась то слишком юной, то недостаточно опытной… Но он твердо обещал, что однажды непременно напишет для меня роль, которая подойдет мне идеально, как перчатка на руку. И да, этой ролью стала работа в фильме Педро «Все о моей матери».
— Вы живете в Испании, на родине, и не переезжаете в Голливуд или в Англию, как это часто делают европейские актеры…
— Я очень люблю Испанию, я настоящая испанка по натуре и нраву. Обожаю испанскую еду, вино, культуру, мой любимый Мадрид. Здесь живут мои мама и сестра. А я очень семейный человек, и это тоже очень по-испански. А как мы разговариваем? Громко и все одновременно. Я так люблю это. Люблю! И я выбрала именно эту страну для жизни. Тем более что дома, хотя меня и знают все, я все равно могу спокойно ходить в супермаркет и всюду, куда мне нужно. Нужно жить там, где жизнь максимально нормальна для тебя и семьи. Но мне нравится считать себя человеком мира, космополитом. В Голливуд я приехала с обратным билетом. Но он пропал, потому что последовало новое предложение после завершения съемок фильма «Страна холмов и долин», и я осталась на какое-то время. Пока меня не позвал Педро…
— А если бы вы вдруг лишились славы, превратились в невидимку — стали бы переживать и скучать по этой самой славе?
— Не знаю. Много раз задавала себе этот вопрос. Я прошла путь от страстного желания обрести славу, столь же страстной ненависти к ее издержкам до постепенного привыкания: «О,кей, это просто особенность моей профессии». Я стала известной до того, как появились мобильные телефоны! Никаких социальных сетей, мессенджеров, сообщений. Я счастливица. И я знаю, что такое привлекать к себе непрошеное и нежеланное внимание. Мне было лет восемнадцать, я шла по улице в Мадриде с отцом, и вслед мне кричали: «Я люблю тебя!» — а через минуту: «Сучка!» Бедный папа. Помню, я ему сказала: «Кажется, это и есть слава».
— Одна из ваших последних ролей — Донателла Версаче, сестра знаменитого дизайнера Джанни Версаче, убитого в его особняке в Майами серийным маньяком. Донателла и ее дети, племянники Джанни, уже выразили свое недовольство и сериалом, и книгой, по которой была снята эта история…
— Да, но я очень надеюсь, что мою любовь, уважение и восхищение — все, что я вложила в эту работу по отношению к Донателле, всем членам ее семьи и соратникам, — она поймет и оценит, когда увидит сериал. Я знаю Донателлу много лет, но не могу назвать близкой подругой. Просто всегда восхищалась ее характером, силой воли и талантом. Она очень любила брата, была его музой и сумела, несмотря на горе, после гибели Джанни сохранить его империю. Иными словами, это была с самого начала слишком деликатная история для меня — играть живого человека, скорбящего по брату вот уже 20 лет...
Она скучает по Джанни и с честью продолжает дело его жизни. Естественно, ей будет трудно смотреть сцены, связанные с его убийством, я это прекрасно понимала. Поэтому сразу сказала моему любимому автору Райану Мерфи, создавшему «Лузеров», «Американскую историю ужасов», «Американскую историю преступлений» (история об убийстве Версаче — вторая часть этого сериала) и еще множество крутейших телешоу, что должна лично попросить разрешения у Донателлы. Я позвонила ей, и мы проговорили час. Она сказала, что если уж будут снимать историю о Джанни, то она именно меня предпочла бы видеть в роли себя… Если бы не эти слова, я ни за что бы не согласилась. Хочу верить, что Донателла все-таки одобрит увиденное. Я много готовилась. Месяцами слушала голос Донателлы в интервью, училась изображать ее итальянский акцент, когда она говорит по-английски. У меня высокий голос, а у нее — низкий, хриплый, и поверьте, нелегко было научиться говорить так, чтобы голос звучал естественно, а не карикатурно.
— Как вам работалось вместе с мужем — впервые после того, как вышли за Хавьера замуж?
— Особенно непростые были съемки в фильме «Эскобар». Я волновалась, потому что наши с ним персонажи несколько, скажем так, жестоки по отношению друг к другу. Особенно герой Хавьера, наркобарон Пабло Эскобар: он доводит до отчаяния свою любовницу, которую играю я. Но в результате все прошло чудесно. Мы с Хавьером хорошо знаем друг друга, помогаем один другому. Муж знает, чего я хочу, а я мгновенно понимаю все его желания и мысли. И возвращаясь домой, мы оставляем все плохие страсти на площадке. Я вообще всегда оставляю своих героинь на работе. А как же иначе? Ведь у нас семья и дети!
— Когда вы не снимаетесь, как проводите время? О вас так мало известно, ведь вы с Хавьером не любите давать интервью…
— Есть такое дело. (Улыбается.) Мы довольно часто отдыхаем, устраиваем каникулы себе и детям. Каникулы — это настоящая жизнь! Обожаю отдыхать и высыпаться, валяться на пляже. Не могу жить без солнца, когда серо и промозгло, мой организм замирает и отказывается функционировать. Дети наши еще маленькие, и я стараюсь меньше путешествовать, чтобы не разлучаться с ними. За семь лет провела вдали от сына и дочери всего три раза по два дня. Надеюсь, так будет и дальше. Когда не работаю, полностью посвящаю себя материнству. Готовить я могу, хотя, если честно, не так уж хорошо управляюсь на кухне.
— Ваша лучшая подруга — Сальма Хайек. Правда, что вы недавно страшно поссорились с ней из-за того, что она не рассказала вам о домогательствах продюсера Харви Вайнштейна?
— Да, я была разгневана. Ведь я тоже работала с ним уже после случившегося с Сальмой. Вайнштейн продюсировал, в частности, фильмы с моим участием «Девять», «Вики Кристина Барселона». И когда из статьи в газете, которую инициировала актриса Эшли Джадд, я обо всем узнала, меня переполняли очень тяжелые эмоции. А спустя пару месяцев Сальма тоже решилась выступить публично. И мне обо всем, что случилось с ней на съемках ее фильма «Фрида» и позже с Харви, она призналась только тогда! Объяснила, что, когда Эшли ей предложила все открыть, она реально испугалась и огласки, и реакции своего мужа. Ведь Франсуа-Анри никогда не знал об этом, и вдруг жена рассказывает о домогательствах Вайнштейна, отлично знакомого ему господина. Поэтому, конечно, я понимаю, почему Сальма не могла набраться мужества все это открыть хотя бы мне! Я ей сказала, что помогла бы ей, расскажи она мне все это в самом начале...
Уверена, что сумела бы убедить подругу перестать молчать! Но она не хотела меня волновать, не хотела лишать меня каких-то возможностей в Голливуде — зная мой взрывной характер, неумение прощать безобразные поступки людей, независимо от их положения и статуса. Вайнштейн в ту пору снимал свои лучшие картины, она боялась, что я окажусь в числе его врагов, и к тому же, по ее словам, тогда она все еще пребывала в заблуждении. Она долго считала, что он приставал только к ней и домогался только ее. Глупо, конечно, и мерзко все это, но я очень переживаю за подругу. Хотя самой мне, к счастью, не довелось столкнуться ни с чем подобным…
— Так или иначе, но вы не участвуете активно в разных голливудских модных движениях за равноправие, против мужского превосходства — словом, не увлекаетесь феминизмом, во всяком случае откровенно и открыто… Наверное, рядом с таким мужчиной, как Хавьер Бардем, это естественно…
— О нет, я прекрасно отдаю себе отчет в том, что в нашем мире женщины лишены многих прав вообще, и в частности в нашей индустрии. Знаете, что я вам, пожалуй, расскажу? У меня есть свой способ борьбы. Когда читаю своим детям сказки, я всегда меняю концовку. Всегда! «Золушка», «Спящая красавица» и все-все волшебные сказки отличаются одним и тем же: в них столько мачизма, мужского превосходства! А ведь это может повлиять на отношение детей к жизни, на то, какими глазами они будут смотреть на мир. Они вполне могут начать думать: «Ого, значит, мужчины решают в жизни все!» Так вот героини сказок в моей интерпретации отказываются от предложений руки и сердца или сами предлагают принцам на них жениться. (Смеется.) Например, Золушка в моей версии, когда принц ее спрашивает: «Выйдешь за меня?» — отвечает: «Нет, спасибо. Я не хочу быть принцессой, я хочу быть астронавтом или шеф-поваром!» (Хохочет.)
— Скажите, а как вы, при вашем-то темпераменте, спасаетесь от переживаний — о возрасте, например?
— Знаете, несколько раз мне довелось играть тяжелобольных женщин, умирающих от рака, теряющих свою грудь и так далее. А один подобный фильм даже продюсировала. Я немало времени провела во множестве больниц в самых разных уголках мира. Например, когда общалась с матерью Терезой, ездила в Индию, помогала в качестве волонтера в лепрозориях и других страшных лечебницах… Словом, я давно поняла, что процесс старения не так страшен, как проблемы со здоровьем. Вернее, даже так: возраст — не то, как ты выглядишь, а как себя чувствуешь. И чем больший порядок, так сказать, внутри человека, тем меньше он зависим от возраста. Поэтому самое ценное, что надо холить и лелеять, — это здоровье. Прекрасно, когда не надо все время думать о пожирающей тебя болезни, бороться с ней. Драгоценнее и дороже здоровья нет ничего. Я стараюсь правильно питаться, бросила курить, почти не пью. Занимаюсь йогой — это одновременно и пища для ума, и медитация, и физическая нагрузка. Но я никогда не изнуряла себя диетами. Я обожаю вкусно поесть: мясо, стейки — это невероятное наслаждение!
— Вы никогда не стремились соответствовать голливудским стандартам красоты. Я имею в виду прежде всего вес, худобу… Ваши женственные формы не помешали ни карьере, ни признанию вас одной из самых красивых женщин в мире…
— Я бы прикрыла к чертям все эти тинейджерские газетенки и журналишки, проповедующие всякие дурацкие диеты для совсем юных девочек! Ну кто сказал, что хорошенькая — обязательно тощая? По-моему, это чудовищно. Софи Лорен и Одри Хепберн — самые потрясающие, на мой взгляд, женщины и актрисы, которыми я бесконечно восхищаюсь, — никогда не пытались доводить себя до такого безумия. Не боролись за молодость, не бились, как на войне, за то, чтобы оставаться вечно молодыми. Если ты постарела — это всего лишь значит, что ты еще не умерла! Вот и все. Очень просто. И когда я постарею, очень хочу с честью, элегантно прожить это время. Не бороться, не лгать самой себе и другим, а, напротив, гордиться. Ведь люди, которые меня любят, они любят меня такой, какая я есть, по множеству самых разных причин. И какая в этом случае разница, сколько мне лет — 40, 60 или 80? Если весь этот сложный набор, вызывающий их любовь, по-прежнему во мне и со мной остается?
