Среди множества питерских дворцов и особняков этот четырехэтажный дом на углу улицы Глинки, носившей раньше название Никольской, выглядит скромно. Из всех возможных архитектурных украшений ему достались лишь ряд барельефов, венчающих окна первого этажа, да три чугунных балкончика...
тром тридцатого июня 1894 года на один из них, тот, что украшает бельэтаж с угла, ближнего к Никольскому собору, вышел молодой, но уже слегка лысеющий человек лет двадцати пяти в светлом летнем костюме. С минуту он неподвижно стоял, щурясь на бьющее в глаза солнце. И вдруг со всего маху стукнул кулаком по перилам балкона, будто поставил на чем-то жирную точку. Вспугнутые ударом голуби вспорхнули вверх, негодующе хлопая крыльями. Но молодой человек лишь расхохотался им вслед. Пусть летят! Пусть хоть весь мир теперь летит в тартарары. Его самая заветная мечта исполнена. А значит, отныне все в этой жизни будет по его и ничто ему не страшно...
За семь лет до этого, первого января 1886 года, тот же молодой человек, еще по-детски вихрастый и одетый не в летний костюм, а в форменную шинель знаменитой на весь Петербург гимназии К.И. Мая, сломя голову несся от Поцелуева моста мимо Театральной площади к этому самому дому на Никольской. Еще на лестнице начав расстегивать пуговицы, он скинул шинель и фуражку прямо на пол передней и, кое-как пригладив мокрые от снега волосы, бочком протиснулся в полуоткрытую дверь столовой, где горничная Степанида уже подавала жаркое. Укоряющая тишина, повисшая при его появлении в комнате, заставила юношу втянуть голову в плечи. Черт возьми! Ну как он мог опоздать? Сейчас пристанут с расспросами — и все-все откроется... Но Степанидино жаркое пахло так аппетитно, что приставать с вопросами никто не стал. Только недовольный взгляд отца заставил юношу покраснеть до корней волос. И чтобы скрыть смущение, он преувеличенно активно заработал приборами...
Опаздывать к семейным обедам, да еще в праздничный новогодний вечер, в патриархальном семействе Бенуа не полагалось. И пятнадцатилетний Шура отлично об этом знал. Его отец, Николай Леонтьевич — известный архитектор, слыл человеком хотя и мягким, но принципиальным до неприличия. Поговаривали, что эта принципиальность немало помешала в свое время его карьере. Блестяще начав деятельность со службы при императорском дворе, Бенуа пользовался особым покровительством Николая I, построив в любимом им Петергофе множество зданий: конюшни, вокзал, жилые корпуса для фрейлин. Однако после смерти царя не пожелал в угоду новым вкусам изменить излюбленной своей готике и теперь на склоне лет вынужден был довольствоваться частными заказами да реконструкциями.
В семье авторитет Николая Леонтьевича был непререкаем... И только Шуре, вот как сегодня, могло сойти с рук то, за что старшие, давно самостоятельные братья, все еще побаивались получить от отца нагоняй. Родившись в тот год, когда самому Николаю Леонтьевичу минуло пятьдесят семь, а его жене Камилле Альбертовне было уже за сорок, Шурик был последним из их девяти детей. Потеряв незадолго до его рождения маленькую дочь, Камилла Альбертовна надышаться не могла на сына. А обожавший жену Бенуа старался ей не перечить. Так что в доме Шуриньку не без основания считали баловнем и маменькиным сынком...
