А тогда, тридцать лет назад, я носил розовые очки и был крайне наивным. Думал, что мир прекрасен, да много еще чего думал! Хочется верить в то, что остался романтиком, но степень розоватости очков с каждым годом становится все более блеклой. Конечно, я давно реалист, но все равно на участке рядом с домом построил башенку с часами — для радости. Первое время машины останавливались и люди говорили: «Спасибо вам большое». Наша башенка, оказывается, поднимает настроение.
Так получилось, что в последние годы я сам занимаюсь домом. Когда мы приехали сюда, в Тарховку, на участке не росло ни одного деревца. Никогда не думал, что какой-то посаженный кустик или цветочек будет доставлять столько удовольствия. Во мне проснулся собственнический инстинкт: радуюсь всему как ребенок.
А ведь в двадцать лет, когда снимал квартиру, и мыслей о том, чтобы приобрести свое жилье, в голове не проскальзывало. Первые гонорары тратил на синтезаторы — они продавались по чудовищным ценам, в десять раз дороже, чем за рубежом. Я берег их как зеницу ока, до сих пор помню свой первый инструмент — он был дороже жилья, если честно, это и теперь так. Другой момент: сейчас в магазинах все есть, но по большей части — ширпотреб, на котором сыграет любой любитель, а профессиональные синтезаторы выпускают поштучно, поскольку спрос на них меньше. Увы, глобализация поглотила все.
— Розовый цвет очков с возрастом потускнел, как вы сами заметили. А отношение к браку за эти тридцать лет изменилось?
— В юности я не догадывался, как мне повезло с женой. Мало у кого из друзей тех лет семьи сохранились, многие разошлись, кто-то женился заново, а я все еще с Мариной. Мы познакомились в музыкальном училище, обоим по семнадцать, я занимался композицией, она — хоровым дирижированием. Поначалу Марина меня зацепила внешними данными — симпатичная, милая... Но главное, она оказалась очень уютным человеком. В девятнадцать Марина забеременела, и мы подали заявление в ЗАГС. Конечно рано, в этом возрасте мужик не понимает ни-че-го, он находится в бессознательном состоянии, где-то к тридцати начинает хоть что-то соображать. Но так как еще многое может, то, что может, мешает принять правильное решение.
