Подготовился, но выяснилось, что сдавать экзамены надо на армянском, а я по-армянски не умею ни читать, ни писать. В институте одна женщина подсказала: «Приезжай через два года — будут набирать дагестанский курс, на русском». Позвонил домой, сказал, что возвращаюсь. Отчим остановил: «Жди меня». Приехал, и мы пошли к его дяде, занимавшему пост председателя Комитета партгосконтроля республики. Дядя добился того, что в январе, посреди учебного года, ради меня срочно набрали режиссерский курс из дагестанцев.
Учился я плохо, по общеобразовательным предметам — сплошные тройки. По режиссуре, правда, иногда случались четверки. Сочинял эпиграммы на декана и вешал их в туалете. Когда собрался уезжать в Киев, мне, опять же по блату, тройки исправили на пятерки по всем предметам, кроме истории партии и английского.
— Почему отправились в Киев, а не во ВГИК, как мечтали?
— Как-то в институте — я учился на третьем курсе — появилась женщина, которая ходила и рассматривала затылки парней. Выяснилось, что киевляне снимали «Закон Антарктиды» в горах Армении, на высоте четырех с лишним тысяч метров, и там у актеров, непривычных к такому климату, шла носом кровь. Чтобы их дублировать, женщина и выбирала нас по затылкам. Одним из «затылков» оказался я.
На съемках режиссер Тимофей Левчук рассказывал, что он ведет третий курс по кинорежиссуре в киевском театральном институте, и я подумал: поступить бы к нему, какая мне разница — Москва или Киев? Как-то мы с товарищем на родительские деньги туда ездили. Почему в Киев? Нам кто-то сказал, что это город самых красивых девушек, и мы, два пижона-кавказца, поехали. Теперь меня опять потянуло туда. В Ереване пошел к председателю Союза кинематографистов, тот говорит: «Через два дня Левчук будет у меня, приходи». Пришел, поговорили. Тимофей Васильевич согласился: «Приезжай».
...Я считал себя безумно талантливым, видите ли, а после института оказался без работы. Мама в меня верила и всем рассказывала, какой я известный и богатый. Приезжая домой в Степанакерт, выходил из такси, обнимал ее и тихо говорил одну и ту же фразу: «Заплати таксисту». К моему приезду мама еще покупала отрезы тканей и конфеты — подарки «от Ромы» родственникам и соседям. На конфетах стояло название, к примеру, бакинской или ереванской фабрики, а приезжал я из Киева.
Из-за безденежья первым фильмом, который сделал, стал ужасный «Эффект Ромашкина». Долгов оказалось больше, чем получил за съемки, но все же что-то отдал. Сергей Параджанов, посмотрев картину, высказался коротко: «Как ты мог снять такое дерьмо?»
— Какие отношения у вас сложились?
— Помню, все на курсе в Киеве уверяли меня, что Параджанов снял гениальный фильм «Тени забытых предков», давай, мол, пойдем познакомимся, а я чего-то не верил. Ну, плюс еще судачили про его ориентацию, вот я и думал: пошел он на фиг. Все-таки привели к нему в гости, Сергей мне не понравился... Но посмотрев «Тени...», я обалдел. Пришел к нему:
— Вы сняли гениальный кинопримитив.
Он удивился:
— Чего-чего? Примитив?
— Да, именно. Потому что одно дело — примитив в живописи, но чтобы в кино... Потрясающий фильм!
Так мы подружились. Он мою дипломную работу хвалил безумно, даже возил ее в Тбилиси, Москву, еще куда-то. Умел радоваться за других. Хотя «Эффект Ромашкина» ругал вовсю и любил чуть ли не при каждой встрече повторять: «Как ты мог снять такое дерьмо?» Прекрасно знал, что я тоже так считаю и что эти слова меня страшно злят.
«Да пошел ты!» — не выдержал я однажды и обозвал его тем словом... ну, в чем власти ложно обвинили Параджанова. Хлопнул дверью, ушел и несколько месяцев с ним не разговаривал. Однажды иду по коридору большого павильона Киностудии Довженко, а навстречу Сергей с приезжим грузином-художником. Увидев меня, притормозил, что-то шепнул другу, тот подходит: