— А дома-то получалось, — отвечаю.
Ребята захохотали.
— Конечно дома получалось, у вас же, наверное, мама с бабушкой есть, для них вы — гений.
— Нет у меня мамы. Я должен понять, почему не получается.
Для меня это был гамлетовский вопрос. Хотел доказать педагогу и себе, что могу, — иначе... жизнь закончена.
Педагог запнулся. Пронзительно на меня посмотрел и скомандовал остальным:
— Ну-ка, вон отсюда.
Даже дверь на ключ запер. Повисла пауза. Меня трясет от страха.
— Ну, моряк ты или нет? Читай! — велел Язовицкий.
Я закрыл глаза, прочел басню — спокойно, уверенно, — боюсь глаза открывать, вдруг засмеется. Он хлопнул меня по плечу своей лапищей и произнес:
— Сынок, не знаю, что ты будешь делать на флоте. Без театра тебе не жить.
У меня, как у клоуна в цирке, из глаз брызнули слезы. И он тоже заплакал. Минут двадцать оба в себя приходили. Потом он открыл дверь и представил меня:
— Теперь Краско наш.
Первый раз я поступал в театральный в 1956-м, уже переростком. Вошел в аудиторию, слышу: «Дверь закройте. — Прикрыл. — Вы не поняли, с другой стороны». Ну и ушел... В тот день меня сопровождали друзья, один заметил: «Ну и дурак! Взял бы и показал себя, они должны были прослушать, ты по Конституции имеешь на это право!»
В следующем году опять подал документы. Посоветовала руководитель университетской «Драмы» Евгения Владимировна Карпова (ее ученики Игорь Горбачев и Сережа Юрский): «Вы должны пройти». И я прошел.
— Вы описали свое состояние, когда переплыли пруд: «сильный, уверенный, все смогу, жизнь прекрасна!» Часто испытываете его сегодня?
— Часто, я оптимист. Можно сказать, с тех пор это мое обычное состояние. Просыпаюсь утром и радуюсь жизни. Живу так давно, что, казалось бы, должен разучиться удивляться. Ан нет... Жизнь по-прежнему кипит, преподнося сюрпризы. Для чего-то я здесь нужен, раз все еще не ушел в мир иной. А вот Андрюшки нет, видимо, он завещал: «Папа, я не все доделал, теперь тебе...»
Для нас с женой было полной неожиданностью, когда в конце десятого класса Андрей заявил, что хочет поступать в театральный. Мы и не думали, что сыну интересна эта профессия. В детстве он совсем иначе относился к моей работе. Помню, показывали по телевизору спектакль «Рисунки на асфальте». «Для тебя играю», — говорю сыну. Мой герой был школьным учителем рисования — фронтовик, любивший детей. Заканчивается история трагически, но в ней много юмора, эмоций. Я считал, что роль удалась, гордился. Спрашиваю у Андрюши:
— Ну? Понравилось тебе или нет?
А он хмуроватым был мальчишкой, посмотрел на меня и протянул:
— Да понра-а-а-авилось...
— Стоп-стоп, актеры понимают подтекст. Ты говоришь одно, а думаешь другое, — говорю сыну.
— Работа у тебя смешная, пап. Помер, а сам домой пришел.
И это его свойство всерьез принимать происходящее на сцене осталось надолго. Конечно, повзрослев, стал понимать, что спектакль, кино — это фантазия, но эмоции-то настоящие! Наверное в кино эта сказочная реальность даже больше проявляется, и артистом сын был больше киношным. Голос у него оказался не очень подходящим для театра. У меня тоже неважный, но я его разработал, начитавшись Станиславского, камушки в рот клал.
— И что подумали, когда сын огорошил заявлением о желании стать актером?
— Да ничего не подумал, зато загордился маленько. Не пустым делом занимаюсь, раз и сын захотел! Но повторюсь: удивился очень. Он же к театру относился иронически, хотя в то же время смотрел мои спектакли по нескольку раз.
— Сами его готовили?
— Ну да.
— Готовься, — говорю, — давай выучи басню, стихи и прозу.
— Я прозу уже выбрал. Андрей Платонов «Сокровенный человек».
Читал Андрей всегда много.
— За выбор материала тебе уже пятерка, — похвалил сына, — только его, Андрюша, надо наизусть знать.
Он же мне по книжке прочитал, но с правильными акцентами и интонациями. Обещал показать через три дня. Пришел и опять открывает книгу. Я расстроился: «Во-первых, ты обещал выучить и не сделал, во-вторых, если в тебе нет святого фанатизма, не поступишь, и актера из тебя не выйдет». Разругались.
Андрей подал документы в ЛГИТМиК. Курс набирал Игорь Владимиров, он не спросил, сын мне Краско или нет — фамилия-то редкая, и сразу резюмировал: «Какой сырой материал». В общем, пролетел мой Андрюша.
— Что будешь делать?! — спрашивает мама.
— В следующем году поступать, — пробасил сын.
Я пошел к директору театра и попросил взять Андрея рабочим сцены, хотя ему еще не исполнилось восемнадцати. Сразу поехали на трехмесячные гастроли: Минск — Киев — Одесса. Андрюша неплохо работал, стал даже бригадиром. Посмотрел все спектакли, делился со мной впечатлениями, мысли высказывал неординарные — об актерах, пьесах, режиссерах. Через год прочитал мне Платонова наизусть, я поправил пару мелких «блошек» и благословил: «Вперед!»
Андрей поступил на тот знаменитый курс Кацмана, где родился спектакль «Братья и сестры», который Лев Додин перетащил к себе в театр. Кстати, в Малый драматический Андрея тоже звали, но он не пошел. Я как-то спросил почему. Сын отрезал: «Диктата не терплю». Получив диплом, на два сезона уехал в Томск, где с дружками занимался в том числе и режиссурой. Так что вернулся весьма подкованным.
