— Олег, неужели вы всерьез думаете, что «Ландыши» на немецком кому-нибудь нужны?
— В любом случае рисков никаких, Оскар Борисович.
— Ну ладно... А хоть текст точно перевели или насочиняли сами?
— Все точно!
Ульрих, не понимающий ни слова в нашем разговоре, прихлебывает чай и мурлычет: «Карл-Маркс-Штадт, Карл-Маркс-Штадт...» Сразу ясно, какая у нас там точность. Думаю, надо спасать ситуацию — и быстрее бумагу Фельцману подсовываю на подпись.
Потом композитор услышал наш вариант и понял, что перевод далеко не буквальный, но ему понравилось. После премьеры клипа Фельцман был первым, кто позвонил: «Запомните, теперь эта песня вас будет преследовать всю жизнь, как меня «Ландыши»!» Кстати, в нулевых он издал на компакт-дисках свои лучшие произведения и назвал сборник «Ландыши для Карл-Маркс-Штадта».
«Карл-Маркс-Штадту» всерьез грозила международная популярность. Нас выдвинули на фестиваль видеоклипов МТV и тринадцатого мая 1995 года должны были показать по всей Европе. Но в последний момент Россию вывели из конкурса по политическим соображениям и казалось бы неминуемая слава обошла нас стороной. Зато в России «Карл-Маркс-Штадт» звучала отовсюду, и эта постмодернистская шутка, как и предсказывал Фельцман, похоронила остальные песни, которыми мы гордились и гордимся по сей день. «Мегаполис» стал группой двух хитов — «Карл-Маркс-Штадт» и «Яйца дрозда».
— В начале девяностых вы подарили вторую жизнь и обожание молодежи не только «Ландышам», но и Льву Лещенко. Мы с друзьями глазам своим не верили: оказывается, Лещенко живой и ироничный! Поет песню на стихи Бродского в клипе модной группы.
— Бродский написал «Пятую годовщину» после пятилетней эмиграции, глядя на СССР как на сказочно-зловещее Лукоморье. Я положил стихи на музыку, «Мегаполис» эту мелодию записал, а вот спеть песню — назвал ее «Там» — сам не смог. Потому что, знаете ли, нужно дорасти до кое-каких текстов. Я понял: нужен голос эпохи. Таковых, по моим ощущениям, имелось два — Кобзон и Лещенко. Репертуар у Кобзона был скорее официозным, у Лещенко — более лирическим, он подходил больше. Друзья, услышав, с кем хочу записать песню, крутили пальцем у виска: на дворе стоял 1990 год, молодежь считала, что совок должен умереть, а я мечтал о дуэте с «кремлевским соловьем»! Объяснял: мы играем постпанковскую музыку, а поет голос советской эпохи — это ли не прекрасно!..
Раздобыл телефон Льва Валерьяновича, долго собирался с духом, но нервничал напрасно: певец оказался очень доброжелательным, пригласил в гости. Приезжаю, он ведет меня к пианино, открывает крышку и говорит: «Пожалуйста». А я кассету протягиваю. Лещенко послушал, сказал, что ему все нравится и что если сумеет одухотворить Бродского, будет рад спеть с нами.
Клип на песню «Там» мы снимали дважды. Сначала с модным клипмейкером Михаилом Хлебородовым — Лев Валерьянович и мы с гитарами и барабанами висели на стропах парашютов. Целый день болтались на веревках, у нас ноги отваливались, но Лещенко на удивление стойко перенес испытание. Жаль, этот клип света не увидел: мы не смогли снять вторую часть — закончились деньги. Даже видео не сохранилось, только фотография. Второй раз договорились уже с моим товарищем Дмитрием Фиксом, который позже снял «Карл-Маркс-Штадт», а еще через несколько лет стал режиссером новогодних «Старых песен о главном».
Лежу после операции в больнице — загремел с аппендицитом, и тут прилетает весточка: «Свяжись с Фиксом». Звоню Диме из автомата и слышу:
— Завтра снимаем клип. Будет левак на Шаболовке, я все организовал, тебе нужно быть.
«Левак» — это значит, что сторож пустит ночью за бутылку.
— Да как, — говорю, — я приеду? Мне еще не сняли швы, еле по стенке хожу.
— Надо! — отрезал Фикс и выкрал меня из больницы.
По дороге заглянули в мою школу, для съемок требовались чучела гагары и белки. Директриса, выслушав странную просьбу, глубоко вздохнула (чувствовалось, что Лещенко ей очень нравится) и проводила в кабинет биологии. Фикс заставил меня походить, остался недоволен, тем не менее признал годным изображать вместе с Лещенко полеты.
