Валентина Илларионовна буквально вцепилась в роль. Потом я понял почему. Оказалось, у нее самой очень непростая личная жизнь, сложно складывались отношения с мужчинами. В душе накопилось скрытое одиночество. Она одна поднимала дочь, а та доставляла ей немало хлопот и переживаний. Я когда-то их даже мирил.
Когда Ксюша окончила театральный и встал вопрос где работать, Валентина Илларионовна не просила посмотреть ее в родном театре. Она — человек гордый. И тогда Федя Чеханков привел Ксюшу в Театр Российской армии, в труппе которого Ксения Хаирова и служит по сей день. Узнав эту историю, я сказал Талызиной: «Представьте, что Ксюша мужского рода и от вас зависит ее судьба». И роль заиграла красками.
Многим кажется, что Валентина Илларионовна жесткая и императивная, но это с одной стороны. С другой — она бывает застенчивой, переживает, не «дала ли звезду», не слишком ли резко ответила. Действительно, у нее не задержится, если считает, что кто-то неправ, выскажет в лицо, но потом комплексует, извиняется. Сейчас у них с Ксюшей совершенно другие отношения, они замечательно ладят.
Тему матери, необычной, не очень здоровой, Талызина сыграла замечательно. Я предложил:
— Валентина Илларионовна, давайте, чтобы получился живой спектакль, репетировать необычном образом.
Она напряглась:
— Этюды, что ли, делать?
Актеры ненавидят этюды со времен театрального училища.
— Нет! Вы замечательно выстроили роль. Но для того чтобы возникал элемент неожиданности, каждый раз, когда я хлопну в ладоши, падайте в обморок.
— В каком смысле?
— Играйте потерю сознания, падайте на пол мягко, будто в рапиде.
Ей понравилось! Я-то думал, что у нее волосы дыбом встанут от странного предложения молодого режиссера. Вот что значит большая актриса. Сказала:
— Давайте!
И пока мы репетировали, даже не представляла, в какой момент раздастся хлопок. Чистая импровизация. И шок партнеров: ее же надо как-то привести в чувства, опять подавать реплики. Живая ткань оставалась в спектакле не только на премьере. Талызина часто потом рассказывала в компаниях: «Житинкин любил сделать вот так: хренак — и я должна падать!» Но я же не мог сидеть в зале на каждом спектакле и хлопать. Оставил все на усмотрение Валентины Илларионовны. Это ей понравилось еще больше! Когда партнеры, а играли Яцко и Валюшкина, не ждали от нее сюрпризов, она — раз! — и теряла сознание. Поскольку Яцко играл доктора, он и приводил ее в чувство.
Спектакль мы выпускали на сцене филиала на Фрунзенской набережной. У главного режиссера Юрия Александровича Завадского родилась когда-то завиральная идея — привести театр в рабочую слободку, двинуть искусство в массы. В этом странном месте жили две крысы. Мы звали их Машка и Мишка. Поразительно, но они стали нашими самыми преданными зрителями. Я понимал, что все идет как надо, когда на монологе Талызиной Мишка и Машка выходили из норы и слушали ее потрясающий голос.
Он у Вали неповторимый. Именно он, на мой взгляд, вытащил роль Брыльской в «Иронии судьбы». Для меня Брыльска красавица, но холодновата. Теплоту, женскую манкость ей придала Валина интонация. У Талызиной прекрасные низы, нашу мать-миллионершу она играла на них, чем завораживала Мишку и Машку. Валентина Илларионовна произносила длинный монолог на несколько страниц, и крысы дослушивали его до конца. Она закончила, фьють — и Машки с Мишкой нет! Я шутил: «Валя, успех! Вас слушали крысы».
Талызина первая из звезд Театра Моссовета протянула мне руку. Это потом я работал со Жженовым, Козаковым, Тереховой. А тогда сказать молодому режиссеру: «Я с тобой пойду до конца», да еще в таком сложнейшем материале — дорогого стоит. Мне все время советовали ее перевоспитывать. Ага, попробуйте! Нет уж, мне важнее ее индивидуальность, это достоинство.
Когда в лихие девяностые наступили времена безденежья и по коридорам «Мосфильма» и «Ленфильма» носились уже не Машка и Мишка, а другие, более хищные крысы, Валентина Илларионовна родила гениальную бизнес-идею. Позвонила Борису Щербакову и сказала: «Боря, мы сделаем спектакль на двоих. Поставит нам его Житинкин. Мы с тобой вкладываем деньги, Андрей согласился репетировать бесплатно, но как только спектакль выпустим, со всеми рассчитаемся».
И мы начали работать над постановкой «Двое с большой дороги» по пьесе Виктора Мережко. Тот предложил оформить договор через РАО, но Валя в Доме актера взяла его за грудки: «Деньги вкладываем мы с Борей, ты не даешь ничего! Никто ничем не рискует, если пьеса не пойдет, значит, ничего и не получилось». И знаете, она спасла и нас, и Щербакова — у Бори был период хандры, совпавший с уходом из Художественного театра. Боря страшно переживал, хотя никому ничего не показывал.
