Единственное, чего не понимала тогда, — эта профессия разрушает нервную систему. Работаешь ведь за счет собственных нервов, слез, а это сильный стресс для организма. Приходишь домой — ты еще сверхэмоционален, малейшая ерунда может спровоцировать взрыв. Я и взрывалась. Только со временем научилась держать себя в руках. Может, могу еще не до конца, но стараюсь.
В театральный меня готовил народный артист Юрий Борисович Васильев — педагог, режиссер и актер Театра сатиры. Они с мамой вместе работают и дружат, меня он знает почти с пеленок. Очень благодарна ему за помощь и поддержку. Дедушка Юрий Васильевич Яковлев напутствовал перед поступлением: «Учись всегда доверять себе в жизни. Это самое сложное. Но отключай мозги — слушай сердце». Говорил, что мои волнения, страхи и комплексы — нормальная реакция. Вспоминал, как на собственном поступлении чуть не потерял сознание: туман перед глазами, голова кружится... Он, между прочим, до конца своих дней волновался перед выходом на сцену. Особенно перед премьерой. Признавался: пульс зашкаливает, трясешься, краснеешь, задыхаешься, в горле пересыхает... Маме тоже хорошо знакомы эти чувства, советует мне не бояться, а сама каждый раз жутко нервничает.
Меня приняли в ГИТИС и «Щуку», ее я и выбрала. Причина скорее эмоциональная. Входила в двери училища — и буквально накрывала волна счастья: ведь тут учились и дедушка, и мама. Хотелось впитывать эту атмосферу, каждое слово педагогов. Мы практически жили в институте — находились там с восьми утра до позднего вечера, случалось, и ночевать оставались.
Я перфекционист, стремилась отдаваться учебе на сто процентов, но... Первые дни занятий совпали с выходом глянцевого журнала, на обложке которого был мой портрет. «Только поступила, еще ничего из себя не представляешь, а уже красуешься на обложке?! По какому праву?» — читала на лицах некоторых наставников и однокурсников. У меня начался довольно сложный период.
Помню, долго готовила этюд, очень старалась, а мастер сказал: «Ну, это сериал». С презрением, уничижительно. То есть «мыло». Подобную фразу слышала тысячи раз и в конце первого курса по актерскому мастерству имела двойку. Подошла к мастеру — Павлу Евгеньевичу Любимцеву:
— Не понимаю, почему у меня не получается.
Он отрезал:
— Не понимаете — забирайте документы.
Я не злопамятный человек, но тут запомнила.
Нет, были педагоги, которые хорошо ко мне относились: Наталья Юрьевна Щукина, Наталья Николаевна Павленкова — очень им благодарна, но в целом хороших дней тогда выпадало мало. Ночами рыдала. Мама как могла успокаивала: плюнь, забудешь через четыре года.
Алена: Конечно страшно переживала за Машу, не понимала, за что ее гнобят. Да, она многого не понимала, не умела — но в институт затем и поступают, чтобы научиться.
Я-то сама в Щукинское пришла все же более взрослой, и меня было сложно шпынять. А Маша — шестнадцатилетний ребенок. Предположим, ее считали не такой уж одаренной, но это не давало права студента обижать. Однако многие, в том числе мои бывшие друзья, преподающие в «Щуке», с которыми училась, прошла определенный путь и знаю им цену, — буквально не давали ей дышать. На нервной почве у дочери начались проблемы со здоровьем. Тяжело вспоминать все это...
