После картины Гай Германики, в которой ругаюсь и ору, как всех ненавижу, мама изрекла гениальную фразу: «Все, что сдерживала в себе в подростковом возрасте, ты сказала сейчас». Но впечатлилась не только мама, режиссеры стали звать в социальное кино. Оказывается, играть современных проблемных героев умеет не каждый выпускник театрального вуза, а я легко преображаюсь в оторву, поскольку есть что вспомнить: в школе вообще головы на плечах не было!
Первые сигареты с подружками лет в тринадцать — это цветочки. Меня исключали из школы и выгоняли из летнего лагеря — за то, что после отбоя, спрятавшись от вожатых, пробовала с тремя девчонками водку. Нас застукали и отправили домой. Я могу сказать «Чё?» и «Пошел ты!» абсолютно естественно, подростком именно так и изъяснялась.
А из школы хотели исключить за бесконечные выходки. Я постоянно перечила преподавателям, хамила на уроках, считая, что все знаю лучше. Если казалось, что на меня «не так» посмотрели, могла встать и уйти из класса, хлопнув дверью. Была ужасной нигилисткой.
Наверное, так выражался подростковый «протест ради протеста». Особенно доставалось учительнице литературы. Мы спорили до хрипоты, и если бы не педагогическая этика Майи Борисовны, боюсь подумать, чем бы все кончилось. Однажды довела ее до того, что в меня полетела тетрадь с сочинением о романе «Что делать?».
«Она тут Чернышевского мне поливает!» — кричала пунцовая Майя Борисовна. Под последней фразой стоял жирный кол. А я просто искренне изложила свои мысли. О том, что книга не впечатлила. Мол, такие романы и сама могу сочинять пачками. Читать было неинтересно: на третьей странице начала зевать. Помню, выдала там: «Что делать, что делать? Не писать такую бредятину...» В общем, объяснила, что считаю Чернышевского не очень талантливым человеком. Это учительницу доконало. Правда, на выпускном балу мы помирились. Несмотря на идейные разногласия, она не стала портить мне аттестат.
Теперь понимаю, как мне повезло: увлеклась творчеством и поступила в театральный институт. А одноклассники и школьные друзья пошли по другой дороге, хотя многие были талантливыми людьми. Мы же не просто сидели в подвале и выпивали, кто-то шикарно рисовал или сочинял стихи, некоторые здорово пели. Но... одни сейчас в тюрьме, другие погибли из-за алкоголя и наркотиков. Я же училась не в элитной, а в абсолютно простой районной школе. Это помогло мне и в картине Гай Германики, и в следующих социальных проектах. Как говорится, знала героинь изнутри.
Кстати, с Лерой мы поехали не в Берлин, как она предрекала, а в Канны. Я не знала, как одеться на первый фестиваль в своей жизни. С нарядами помогла подруга — питерский стилист Таня Мазина. Взяла за руку и отвела к модельеру Янису Чамалиди. Тот подобрал платья и объяснил, что к чему.
Канны поразили: в воздухе витал аромат дорогих духов, по улицам прогуливались дамы в бриллиантах. Как-то мимо прошла беременная Анджелина Джоли!
За фестивальным ритмом едва успевала — каждый час был расписан. Одно из самых ярких впечатлений: идем с девчонками к кинотеатру, а очередь на наш фильм — длиннющая, тянется за два дома. Только в этот момент осознала: победа! Ведь до этого нас забрасывали камнями: «Зачем снимать такую чернуху? Никто смотреть не захочет!» Любопытно, что потом те же критики фильм хвалили. Для меня, наивной, стало открытием, что люди так быстро могут менять мнение. Картина получила «Золотую камеру», а я на другом фестивале — в Брюсселе — еще и приз за лучшую женскую роль.
