Неделю помогала мама — стирала, готовила, гладила. Потом уехала домой в Белоруссию, а через день появился Михайлов. Подошел к Настенькиной кроватке, взял дочь на руки и долго в нее вглядывался. Картина и сейчас перед глазами: держит крошечный, сморщенный комочек и смеется. А я смотрю на них и думаю: «Ну надо же, как похожи! Глаза, нос, рот... Настя будет самой счастливой девочкой на свете».
Саша официально дал дочери свои отчество и фамилию. Он очень помогал нам с Настенькой: давал деньги, привозил продукты, вещи. Постоянно возился с дочкой. С каждым днем наши отношения становились все ближе. Проблема была в одном: Александр Михайлов продолжал оставаться женатым человеком. Периодически я поднимала больную тему, но в ответ слышала знакомое: «Подожди еще немного...»
Как-то Саша повез нас с Настенькой знакомить со своей матерью. Очень жаль, что Степаниды Наумовны уже нет в живых, хорошая была женщина. Приняла она нас радушно, стол накрыла, угощения наготовила. Я, несмотря на то что еще кормила грудью, по такому случаю даже рюмочку пригубила. О многом тогда переговорили со Стешей, с первой же встречи она полюбила меня всей душой. «Срочно разводись, — сказала мать сыну. — У нас есть Настенька. Я скоро умру, оставлю внучке квартиру». Дело в том, что у Степаниды Наумовны с женой Саши отношения не сложились.
Мы с Настей часто навещали Стешу, иногда жили у нее по нескольку дней. Я готовила, помогала по дому. Она была нам рада. Возвращались от нее всегда с гостинцами.
Трещина в отношениях с Сашей образовалась неожиданно. Однажды приходит чернее грозовой тучи и говорит: «Кошмар. Все насмарку. Это конец». Сначала ничего не поняла, потом выяснилось: какая-то беда случилась с папой его жены — вроде бы узнав, что я родила от Саши ребенка, свекор тяжело заболел — сердце не выдержало...
С той поры пошли у нас скандалы. Александр стал постоянно на меня кричать, всякий раз — ни с того ни с сего, без какой-либо видимой причины. Я догадывалась: наверное, семья сильно на него надавила. Как-то после очередной ссоры и последовавшего за ней примирения Саша заявил:
— Не смогу развестись. Никогда.
Я запаниковала. Кричу:
— Как тебе не стыдно?!
А он неожиданно принялся рьяно защищать жену. Хотя раньше никогда этого не делал — вообще ничего о ней не говорил, ни хорошего ни плохого. И вдруг:
— Ты хочешь, чтобы все родственники Веры умерли и самой ее не стало? Этого хочешь?
Но меня в тот момент его жена волновала меньше всего. Собравшись с духом, выпалила:
— Определись уже! Сколько можно вести двойную жизнь?
— Отстань, не дави на психику! Не могу их предать. Понимаешь — не могу! С тонущего корабля не бегут!
— Но я ведь тоже тону!
Сколько же я выплакала слез! Как вопила, рыдая: «Все, уходи, больше тебя не люблю!» А после металась по комнате как дикий зверь в клетке, сжимала кулаки, в кровь расцарапывая ладони, и проговаривала слова, которые скажу ему в следующий раз: «Саша, я ведь была совсем молоденькой и отдала тебе лучшие годы. Разве не чувствуешь ответственности за то, что завлек и бросил, за то, что моя жизнь летит под откос? Ведь я за тобой не бегала, не висла на шее. Это ты обещал создать семью. И предал!»
