— Когда-то еще увидимся...
И шагнув за массивную дверь, охраняемую двумя часовыми, ушел от Нины навсегда. Так закончилась их общая жизнь. Но общая судьба продолжалась еще много лет.
Вопреки обычной практике тех времен Антонину Николаевну Пирожкову не только не арестовали, но и никак не преследовали. Она осталась в той же квартире в Николоворобинском, продолжая трудиться в «Метропроекте» и строить волшебные подземелья, которыми Сталин решил удивить весь мир. Жизнь ее текла как река, вдруг разделившаяся на два рукава, каждый из которых был невидим для другого. И лишь в самой глубине сердца две половины этой распавшейся жизни были по-прежнему рядом.
На работе о Бабеле с ней не заговаривали, в гости больше никто кроме родственников и двух-трех преданных друзей не приходил. Раз в месяц она отправлялась на Кузнецкий Мост и становилась в молчаливую длинную очередь, почти целиком состоявшую из женщин. Семьдесят пять рублей, протянутых в окошко, где их принимали сумрачные люди в форме, — единственный привет, который она могла передать Исааку. Лишь в ноябре 1939 года, в день Октябрьской революции, в их квартиру неожиданно пришел молодой человек в форме, сказав, что можно послать брюки, носки и носовые платки. Собрав вещи, она украдкой вылила на них несколько капель своих духов. Это все, что она могла сделать для человека, о котором думала дни и ночи.
В январе 1940-го деньги брать перестали. Это означало, что приговор вынесен. Официально Антонине Николаевне сообщили о нем в невзрачном здании на все той же площади Дзержинского, куда вместе с ней отправилась верная Татьяна Стах. О том, что формулировка «десять лет без права переписки» означает расстрел, догадывались уже многие. Но старый генерал, прокурор военного трибунала, с которым через знакомых удалось устроить неофициальную встречу, уверил Антонину Николаевну, что к Бабелю это не относится. И она вновь, в который уже раз, приготовилась ждать, еще не подозревая, что история ожидания станет не менее драматичной, чем история их любви и разлуки.
Раз в год родным осужденного разрешалось подать запрос о его судьбе. Официальный ответ, который получала о муже Антонина Пирожкова, неизменно гласил: «Жив, содержится в лагерях». До самого 1947-го, когда ей вдруг выдали листок, в котором вместо одной привычной фразы было две: «Жив, содержится в лагерях. Будет освобожден в 1948 году».
Господи, какой чудесной тревогой было наполнено то лето! Сердце Нины замирало от каждого звонка в дверь и каждой трели телефона. К Новому году квартира в Николоворобинском сияла свежим ремонтом. Даже скромная мебель была перетянута. Но Бабель так и не появился. Ни в 1948-м, ни в 1950-м, когда должен был освободиться в соответствии с приговором, ни в 1952-м. Надежда то пропадала, то вспыхивала вновь. Сил подавать запросы больше не было, и она просто ждала, ждала... Летом 1952 года весточка наконец пришла.
