Что и почему пошло не так, он и сам не понял. Первый же снятый на Universal фильм провалился, и студия, еще недавно сулившая Мозжухину золотые горы и девятьсот долларов за неделю съемок, вдруг в одночасье отказалась от всех остальных запланированных проектов. Но контракт не разорвала, сослав его отрабатывать оставшиеся четыре года в Германию, в свой филиал.
Поначалу Иван бодрился, пытался доказать, что ему все нипочем. Но отчего-то часто вспоминалась история, потрясшая Париж примерно за год до его отъезда за океан: в одном из отелей покончили с собой икона французского довоенного кино комик Макс Линдер и его молодая жена. Незадолго перед этим Линдер тоже вернулся из Америки, где потерпел оглушительный провал. «Они делают это нарочно, чтобы, погубив всех европейских звезд, наводнить наши кинотеатры своими лентами», — убеждал Ивана Вертинский.
— И что у нас, актеров, за судьба такая? Сколько бы денег ни заработали, все равно умираем под забором, — сетовал он.
Иван в ответ по привычке пытался шутить:
— Пора, наверное, купить забор. Будем умирать, так хоть под своим собственным.
Но шутка звучала как-то зловеще...
В отчаянной попытке удержаться на гребне уже ускользавшей от него волны он кидался из одной авантюры в другую. Разведясь с Натальей, Иван женился на молоденькой датчанке Агнес Петерсен, писавшей ему телеграммы по-русски и рвавшейся вместе с ним ходить на лыжах и играть в хоккей. Венчались в греко-католическом храме в Ницце. На свадьбе невеста была в сарафане...
Перед самым началом съемок в очередной картине, нарушая все графики и договоренности, вдруг решил сделать в германской клинике новомодную омолаживающую операцию на лице, уплатив гигантскую неустойку студии UFA, вынужденной его ждать.
В 1931 году он наконец-то смог окончательно вернуться во Францию. Вместе с режиссером Владимиром Стрижевским написал сценарий о русском офицере, который в поисках жены и сына, потерянных во время Гражданской войны, поступает во Французский иностранный легион. Героиню звали Ольгой...
Для Мозжухина эта роль была как отсрочка приговора: в кино пришел звук и его русский акцент, которым Иван еще недавно лихо бравировал, начинал превращаться в проблему. Бесспорно, русскому офицеру на экране он только прибавлял шарма, и фильм прошел с успехом. Но вечно играть «Сержанта Икс» было невозможно...
Все чаще он находил в своем почтовом ящике письма судебных исполнителей, требовавших возврата долгов: триста пятьдесят франков, четыреста, шестьсот пятьдесят... Когда-то он посмеялся бы над этими суммами. Теперь они приводили в отчаяние. С гарсоньерками и авто, даже взятыми напрокат, было давно покончено. Самой большой отрадой для Мозжухина был теперь цыганский хор Дмитриевичей, слушать который он ходил в маленький кабачок на Монпарнасе. Здесь его всегда ждали. Однажды цыгане попросили стать крестным их ребенка. Прихватив для компании Сашу Вертинского, Иван отправился искать в парижских переулках лавчонку, где продавались православные крестики и кружевные рубашечки. Проплутав почти час, страшно замерзшие, они вошли наконец в храм на улице Дарю. Но вместо родителей с младенцем застали там лишь долговязого цыганского подростка, почти юношу.
