Мне нужно поехать в Америку хотя бы на время. В конце концов там много дел, необходимо разобраться с налогами, счетами, бытовыми вопросами… Но вот уже десять месяцев я не могу себя заставить. Все мерещатся двери и окна, разлетающиеся от удара ноги Артура Вайнгартнера. Как же легко большая американская мечта может превратиться в дешевый голливудский триллер!
Иногда поражаюсь тому, как я это допустила? Как впуталась? Или все было предопределено, и я, выбирая мужчин с «огоньком», все время подспудно вызывала из небытия отношения с матерью? Микки Рурка или Сашу Абдулова тоже ведь сложно назвать пай-мальчиками... Так неужели вместе с попытками спасти от алкоголизма мать я получила в наследство этот бесконечный «день сурка»? Я всего лишь искала любви! А что тут такого? Хотелось быть рядом, поддерживать и чтобы любили.
Родилась я в Сормово, это заводской район Нижнего Новгорода, бывший рабочий поселок, далеко от центра города. В старших классах влюбилась в парня, который был на год старше. Подсматривала за ним на переменках, страдала. У мальчиков я успехом не пользовалась, сформировалась поздно. И если даже «всякие» внимания не обращали, то в случае с таким красавцем ежу было понятно, что взаимности не дождешься! Я сохла, начала писать слезливые песенки, подыгрывая себе на фортепиано сплошной минор. И вдруг узнаю, что объект моих мечтаний по окончании школы поступил в ПТУ № 5. Естественно, мне сразу тоже туда понадобилось — иначе как за ним дальше подглядывать?
Так и собиралась до тех пор, пока однажды поутру мама не разбудила меня веником и словами:
— У нас судостроительный техникум за углом, вот туда и пойдешь!
— Мам, я в другое место собралась... — пробубнила, а про себя подумала: «Вот и все, конец любви».
— Не сдашь экзамены, домой можешь не приходить! — отрезала мама, и отправилась я в судостроительный техникум.
Выучилась на инженера-конструктора, получила распределение на завод «Красное Сормово», на котором всю жизнь проработали родители. Сормово — как бермудский треугольник: в нем целые поколения пропадают! Все мои однокурсницы до сих пор там живут, работают, уже превратились в тетечек с золотыми зубами. Стала я, в общем, чертить суда на подводных крыльях... И так скучно все это было — хоть из окошка прыгай. Думала: «Ничего со мной больше уже не произойдет. Состарюсь тут, в Сормово, как мама. И выпивать начну, как она».
Любимицей мамы считалась моя сестра, я же все время была на вторых ролях. Хотя нет — если наказывали, то первой. Именно в меня летели тряпки, ремни, да вообще все, что под руку попадало. А после смерти дедушки стало совсем сложно — мама запила.
Она писала стихи. Опрокинет стакан-другой, приходит в нашу с сестрой комнату — и начинается поэтический вечер, а чаще всего поэтическая ночь до утра. Уговоры, просьбы: завтра же в школу — на маму не действовали. Однажды, лет пятнадцать мне тогда было, я попросила знакомых мальчишек врезать в дверь моей комнаты замок. Когда мама поняла, что заперто изнутри, впала в жуткую ярость. Вернулась она с топором и вместе с новеньким замком разнесла полдвери. Навсегда запомнила ее лицо — перекошенное, злое — и топор в руках.
