...«Ну, давайте обедать»,— сняв фартук, Мария Сергеевна принялась раскладывать по тарелкам дымящуюся картошку. Уне положила еще и промасленную сардинку из небольшой жестянки, которую отец привез в подарок. Необычное лакомство старались растянуть подольше. Глядя на сиротливую рыбку на краю дочкиной тарелки, Казимир Северинович непроизвольно чертыхнулся про себя. Подлость какая! Его дочь и жена вынуждены жить впроголодь, а он и сделать ничего не может. А ведь за любую из его картин, оставленных пять лет назад в Берлине, можно выручить столько, что Наташе с Уночкой на эти злосчастные сардинки на полгода хватит. И на масло еще останется! Но напиши он хоть слово Хансу фон Ризену, которому поручил после выставки свои полотна, потрать он хоть пять вырученных червонцев в Торгсине — и катастрофа трехлетней давности может повториться. И кто поручится, что теперь ему удастся выбраться из такой заварухи невредимым? Нет, уж лучше на пустой картошке сидеть. Вот если бы перебраться в Берлин или Варшаву насовсем. Обосноваться в маленьком домике под красной черепичной крышей, нанять Унке гувернантку... Но об этом и мечтать теперь опасно. Упущено время, захлопнулась мышеловка.
Впервые Малевич получил приглашение провести свою выставку за границей в 1924 году. Но было не до того: у Сони открылся туберкулез, в ГИНХУКе было полно дел. А летом 1925-го новая нежданная встреча надолго отвлекла его от мыслей о путешествиях.
Странно, но и этот подарок, на который он и рассчитывать-то не смел, его Наташеньку, Наташонка-котенка, как нежно называл он жену, ему преподнесла именно Немчиновка.
...После похорон Сони он остался здесь на все лето. Хотелось побольше побыть с Уной перед грядущей разлукой. Один из соседних домов снял старый знакомый Малевича Кирилл Иванович Шутко, возглавлявший советский кинематограф. Компания в доме собралась шумная: жена Шутко Нина Агаджанова дописывала сценарий «Броненосца «Потемкина», Исаак Бабель на той же даче заканчивал «Беню Крика», а Сергей Эйзенштейн приглядывал за сценаристами. Появлялись там и другие кинематографические персонажи. Двадцатипятилетнюю Наталью Манченко как-то привез к Шутко муж ее родной сестры Вася Воробьев.
Он и сам до сих пор не мог понять, чем Наташа так сразу привлекла его? Не было в ней ни Казиного бойкого кокетства, ни горячей Сониной жертвенности. Немногословная, даже в движениях экономная, говорит и ходит тихо. На самом деле кошечка: вроде и сама по себе, а дом с ней не в пример уютнее. К Казимиру в Ленинград Наталья перебралась зимой 1925 года. А месяц спустя он, поехав в Немчиновку поздравлять Уну с Новым годом, уже по секрету показывал дочке Наташину фотографию, радовался как ребенок, что Уночка узнала «тетю», которую летом видела только мельком.
