Да разве только по выходным? Даже в рабочее время прямо в конторе Казик мог бросить свои чертежи и начать зарисовывать облака за окном. Однажды чуть не вылетел за это со службы... Ну какой из него глава семьи?! А это значит, что молоденькая невестка станет еще одним ртом в их доме, где и так едва сводили концы с концами. Из девяти детей супругов Малевич только старшие — Казимир и Мечислав кое-как сами обеспечивали себя. Остальное семейство существовало на жалованье отца и копейки матери, бравшейся за любую надомную работу.
И все же после долгих препирательств родительское благословение было получено. Казимира Зглейц сумела понравиться родне жениха, заявив, что вовсе не собирается быть им обузой, а деньги на свое пропитание заработает и сама. Разве не она шьет чудесные платья своим сестрам? Так что и заказы на стороне, если нужно, найдет. «Что ж, может, судьба, дав им одинаковые имена, предназначила этих детей друг другу?» — вздохнула Людвига Александровна. Хотя в глубине души в это не верила.
Конечно, ничего хорошего из такого брака не вышло. Обзаведясь женой, а вскоре и сыном, Казик ничуть не остепенился и по-прежнему продолжал свои воскресные пленэры. А молоденькая Казимира, метавшаяся между швейной машинкой и крошечным сыном Толиком, все чаще при возвращении мужа разражалась истерическими слезами, требуя приискать должность получше или хотя бы проводить дома побольше времени... Людвига Александровна, пуская в ход весь свой такт, лавировала между сыном и невесткой.
Но после того как скоропостижно умер Северин Антонович и все заботы о семье легли на ее плечи, у пожилой женщины оставалось все меньше сил, чтобы улаживать еще и отношения молодых. Поэтому когда Казимир объявил дома, что принял решение оставить службу и ехать в Москву учиться живописи, мать даже обрадовалась. Авось в разлуке по-новому оценит свою трудолюбивую и веселую жену. Да и Казимира, поняв, что жизнь «соломенной вдовы» не такая уж завидная, научится терпимее относиться к увлечению мужа. Другого-то выхода у нее все равно нет. Если уж покойный отец не смог сладить со страстью сына к живописи, то и никому это не под силу...
Сколько Людвига Александровна помнила Казика, он всегда что-то рисовал. Вечно толок в ступке то синьку, то какие-то головешки, то дубовую кору. Разводил краски, вязал кисточки из куриных перышек, из ниток... Когда не было бумаги, мог начать малевать свои картинки прямо на беленой стене. Ну откуда в нем это? Он и художников-то живых не видывал!
До поры до времени отец наблюдал за происходящим спокойно, лишь иногда устраивая сыну выволочки за испорченную побелку. Но когда Казя, войдя в возраст, стал приставать к Северину Антоновичу с просьбой написать прошение о зачислении его в Московское училище живописи, ваяния и зодчества, тот насторожился. То, что у сына есть талант, Северин Антонович, конечно, понимал. Но талант талантом, а для того чтобы заработать на кусок хлеба, нужно иметь дело посерьезнее. Вот хотя бы ремесло технолога-сахаровара, как у самого Малевича-старшего. А рисование... «Художники твои все социалисты. По тюрьмам сидят!» — бросил он как-то сыну в сердцах.
