— Ваши с Никитой Сергеевичем системы координат как-то еще пересекались или дороги окончательно разошлись до возвращения в этом году к теме Грибоедова?
— Системы — очень даже! Иногда так бывает пересекутся, что понять нельзя: как такое возможно? К примеру, о своем отличии от Никиты я особенно запоминающе услышал из уст нью-йоркской таксистки, когда в один из дней 1992 года сел в ее машину. Ангелине Круль навскидку было чуть больше тридцати. Она обладала чрезвычайно курчавой шевелюрой, редкой для женщины страстью к кубинским сигарам и тоже приехала из России. Разговорились.
— Так, значит, снимаете фильмы?
— Да.
— И как ваша фамилия?
— А какие фильмы?
— «Кувшин».
— Не видела.
— «Пловец».
— Не видела.
— «Городок Анара».
— Ну надо же... Что вы за фильмы такие сняли, что их никто не видел?
Я не знал, что ответить. Мне очень захотелось поднять в глазах Ангелины свою кинематографическую значимость. И она сама мне в этом помогла:
— А вы, случайно, не знакомы с Никитой Михалковым?
Я ответил, что случайно знаком. Мы даже писали вместе сценарий про Грибоедова, и с этим связана одна почти мистическая история...
— Дайте мне его адрес! Он мой бог! Я сочинила поэму на английском. Заедем на минутку ко мне!..
Два часа ночи. Окраина Манхэттена. Очень странная квартира. Михалков в зеленых шортах во всю высоту стены гладит затылком потолок. Ковер, подозреваю, рукодельный, с сюжетом, в коем мой соавтор по сценарию «Жизнь и смерть Грибоедова» скачет на лошади с целью проткнуть копьем дракона. Круль начала читать свою поэму по-английски. Было почти складно, рефреном повторялось: «Ай лав Никита диа». Для понимания сюжета перевожу краткое содержание: женщина построила хрустальный замок любви и теперь намерена похитить туда объект своей любви, то есть Никиту Сергеевича Михалкова.
За окном светало, поэма не кончалась. Я спросил, можно ли все это окружающее великолепие и ее саму, читающую стихи о Михалкове, когда-нибудь запечатлеть на пленку, Ангелина чрезвычайно обрадовалась...
1993 год. Я в Америке. Один. На Милдред-авеню, 17, в Венис-бич, Калифорния. За три года я не написал ничего. По крайней мере — стоящего. По соседству, в своей «ван бедрум» с общим со мной балконом, жил Арсен Хухунашвили, сын моих грузинских знакомых. Его родители на далекой родине довольно успешно торговали марганцем, что позволяло Арсену постигать режиссуру в Лос-Анджелесском университете и жить в Америке с комфортом. Постигал, что логично, с некоторой моей помощью. Совмещая приятное с полезным — отец Арсена иногда делал мне подарки, в основном денежные, — я помогал парню с киноведением, разбирая фильмы и актерские работы в собственное удовольствие. А он в свою очередь разнообразил мою жизнь новыми эмоциями. Разного свойства.
По будним дням к Арсену приходили две девушки, по выходным доходило до четырех. Раздражало. Раздражало то, что в «ван бедрумах» явно экономили на звукоизоляции стен. Потом появилась красивая двухметровая Оксана из Украины, и женский поток старлеток, официанток с начинающими поэтессами иссяк. Оксана подарила мне не только относительный покой, но и новый сюжет (у Оксаны был муж оркестрант Ковальски, но любила она Арсена, в общем, как теперь скажут — все сложно), за что ей можно было простить вещи и посерьезнее, нежели то, что она упорно звала меня Хераклом.
