Паннонике казалось, что у нее появился еще один ребенок: она была опекуншей, помощницей, стражем Монка и не хотела от жизни ничего другого.
Он всегда был немного не в себе, наркотики довершили дело. Когда Панноника подарила ему машину, он сразу попал в аварию. Вышел на улицу из разбитого «Бьюика» и застыл, будто превратившись в камень, — таким его и увезли в психушку. Во второй раз он туда угодил после пожара в своей квартире; тогда сгорели его рукописи, и с тех пор он всегда носил собственные сочинения при себе. Затем Монка увезли туда после скандала в Ньюкасле — это был самый серьезный случай, после него он так и не оправился.
В конце жизни к Монку наконец пришла слава, но его это не сильно обрадовало. За деньгами он никогда не гнался, шумихи не любил, выступать ему мешала простата — Монк боялся описаться за роялем. Жена доставала его постоянными поучениями, она приставала к нему с требованиями выпить то одно, то другое лекарство, пичкала собственноручно выжатыми соками. А Телониуса все больше пугал окружающий мир с его суетой и шумом: он не навещал свою смертельно больную мать — «ей это не поможет, а я расстроюсь», посвятившая ему жизнь Нелли казалась невыносимой. Монку надо было спрятаться, забиться в самую неприметную щель, укрыться за спиной той, кто защитит его от всего на свете… И он ушел к Паннонике. Перебрался в бывшую виллу фон Штенберга, занял спальню на втором этаже, водворил свою огромную тушу на роскошную двуспальную кровать и провел в ней следующие 6 лет, почти не вставая и все меньше разговаривая — ближе к финалу он обходился несколькими словами в день.
Панноника опять поставила на проигрыватель старую пластинку, удобно расположилась в кресле, налила себе добрую порцию виски и закрыла глаза. Ей было все равно, что будет дальше: сердечный приступ, во время которого она не сумеет дотянуться до лекарства, или ночной приступ удушья — какая разница? Пластинка остановилась, музыка умолкла, но Панноника этого не заметила: стакан с неразбавленным виски опустел, она уснула и увидела Телониуса Монка — таким, каким он был в 1952-м. Монк подошел к ней, положил руки ей на плечи, и старая женщина улыбнулась во сне.
Панноника понимала, что эта любовь — иллюзия, фантом, который она придумала, чтобы убежать от жизни, которая казалась ей невыносимо скучной. Она бросила мужа, оставила четверых детей, посвятила свою жизнь аутисту — в их отношениях было много муки и мало красоты. Стоило ли ей пускаться по этому пути? Но мелодия по-прежнему звучала в ее ушах, и она улыбалась: здорово, когда ты ставишь на карту все, что тебе дорого, не важно, что выигрыш оказался призрачным. И все же ей многое удалось: благодаря баронессе Ротшильд о Телониусе узнали. В мытарствах тоже есть свой смысл: не будь в ее жизни Монка, она вспоминала бы о раутах и приемах, нравоучениях мужа и нерадивых слугах — жить ради этого не стоит… Round Midnight ее обманула, и все же она ей благодарна — лучше гнаться за миражом, чем стоять на месте.
Она прожила еще немало лет и считалась доброй богиней джазменов, одной из великих меценаток ХХ века, о ней писали журналисты, Клинт Иствуд сделал ее героиней одного из своих фильмов. А она только пожимала плечами: все это суета сует, на самом деле важно другое. К примеру, композиция Монка Round Midnight, под звуки которой ее прах впоследствии развеяли над Гудзоном.
