Ника однажды у него спросила: «А почему ты отвечаешь всем, что я твоя дочка?» — «А как же тебя называть?» Ника задумалась: «Ну скажи — приемыш...» Они в школе как раз проходили «Приемыша» Мамина-Сибиряка…
…Мой день начинался в шесть утра. Надо было собрать Сашу на эфир — он не просыпался без чашечки свежесваренного кофе (причем зерна мололи на ручной кофемолке, однажды я привезла такую из Тбилиси, и Саша сказал: «О, кофе будем молоть только на ней!») с шоколадкой, которые я подавала ему в постель. Это был незыблемый ритуал. Потом готовила завтрак Нике, и мы бежали в школу. Дальше надо было быстро вернуться, приготовить обед и самой собраться на работу.
Забирали Нику из школы либо я, либо Саша. В школе все знали Гордона как «папу Ники».
Однажды они вернулись замерзшие домой. «Что случилось?» Оказалось, из школьного гардероба пропала Никина дубленка, и Саша укутал Нику в свою куртку.
Ника и называла Гордона папой. У нее был папа, который подарил ей жизнь, и был второй папа, Саша, которого она полюбила всем сердцем.
...Когда мы с Сашей расстались, Ника, которая в этот момент была в Тбилиси, спросила у моей мамы: «Саша с мамой расстались… а как же я?»
Прошло много лет, прежде чем Ника с Сашей стали снова общаться. Он позвонил поздравить нас с Новым годом, я передала трубку Нике, которая стояла рядом. Тогда он попросил у нее прощения. Сказал: «Извини, что все так получилось...» …Надо сказать, что расставались мы с Гордоном не однажды.
Первый раз это произошло еще в Нью-Йорке.
После очередной ссоры — даже не вспомню, какой был повод, скорее всего какой-то пустяк, — я сказала, что мое терпение лопнуло. Все, ухожу. Это случилось еще в начале отношений, тогда уходить было просто...
Шла предпасхальная неделя, я подумала — все равно же собиралась навестить мою тетю Таню Толстую, ну вот, возьму свои вещи и уеду. Навсегда! Позвонила Толстым, рассказала, что ушла от Саши. Тетя Таня спросила: «За тобой заехать?!»
Саша, видимо осознав, что все происходящее не очередная ссора — я уже не кричала, не спорила и была абсолютно спокойна, — сказал, что сам меня отвезет.
Мы сели в его вишневый двухдверный «Кадиллак» и рванули по хайвею в сторону Наяка, где жили Толстые. А там с одной стороны идут деревья-деревья, а за ними — нью-джерсийский обрыв. Скорость большая, впереди поворот, и вдруг Саша резко выворачивает руль в противоположную сторону, мы вылетаем с дороги и, спилив, как бритвой, молодые деревья на обочине, упираемся в какое-то большое старое дерево, которое устояло под натиском железа. Слава богу, мы с Гордоном были пристегнуты ремнями безопасности... Машина была искорежена совершенно.
В результате нашей аварии образовалась пробка, которую показали в новостях, — она начиналась от самого Манхэттена. Все проезжающие смотрели на нас как на вернувшихся с того света. «Служба спасения» сказала то же самое: «Ребята, ну вы счастливчики, обычно мы только трупы отсюда забираем...»
Удивительно, что мы почти не пострадали.
У Саши — вообще ни царапины. У меня — небольшое смещение в шейном отделе позвоночника и большой синяк на коленке.
Но мы так сильно испугались друг за друга… Забыли напрочь, что расстались навсегда, и очень быстро помирились. Решили, что судьба дает второй шанс. Я позвонила тете Тане: «Все, не ждите. Приедем с Сашей на Пасху...»
Саша вскоре после этого предложил мне официально стать его женой. И это было не только велением сердца, но и вполне практичным решением. У Саши уже было американское гражданство, а срок моего пребывания в Штатах зависел от срока учебы или от рабочей визы.
