Таня, так же как и я, любила вкусно поесть. «Ой, какое пирожное! Ой, какое мороженое!» — радовалась как ребенок. Диет никаких не соблюдала и при этом сохраняла девичью фигуру. Во Франции впервые попробовали безумно вкусный луковый суп. Таня, правда, поморщилась и тарелку от себя отодвинула. Тогда я вступил в коммерческие отношения: «Меняю свое мороженое на твой суп».
Сколько помню Танечку, она всегда была молодой. И чувствовала себя так, и выглядела. Она считала: «В каждом возрасте есть своя прелесть». Даже придумала такой афоризм: «Я иду по одной стороне тротуара, а мои годы — по другой».
И тем не менее в жизни любой актрисы наступает момент, когда возникает необходимость переходить на возрастные роли.
И чтобы Танечку не постигла эта участь, я специально для нее сочинил четыре спектакля: «Эспаньола», «Катрин», «Джулия Ламберт» и «Джейн». Зрители приходили посмотреть на любимую актрису — и она не покидала родную сцену. Совместное предприятие оказалось успешным. Когда поставили «Катрин», даже я, автор музыки, не мог для знакомых билеты купить.
Таня никогда не вмешивалась в мою работу. Бывало, я напишу что-нибудь и прошу ее послушать, оценить. «Это не моя профессия, — отшучивалась она. — Вот когда начну учить партию, тогда, может быть, и скажу, как она мне».
И все-таки однажды Татьяна Ивановна нарушила свое неписаное правило — когда разучивала партию Джейн. Прохожу мимо класса в театре, где она работала, и слышу: вроде бы моя музыка, а вроде бы и не моя!
И ничего понять не могу. Открываю дверь... «А мы тут работаем, Анатолий Львович!» — несколько испуганно говорит Танин концертмейстер. Заглядываю ей через плечо и вижу в нотах поправки. «Что за филькина грамота?» — интересуюсь. «Татьяне Ивановне в этом месте будет неудобно петь», — оправдывается она. Таня молчит. Потом не выдерживает, тоже вступает: «Здесь слишком высокая тесситура». «Девочки! — говорю. — Даю вам две недели, разучите, пожалуйста, партию в авторской версии». И что вы думаете? Ровно в назначенный срок захожу в класс: Танечка поет как миленькая. Более того, «Молитва» стала одним из ее любимых музыкальных номеров…
С самого начала своей работы в театре Татьяна Шмыга старалась не трепать голос и до последних дней занималась с педагогом по вокалу. Ее любили все: Таня была абсолютно бесконфликтным, но в то же время очень принципиальным человеком.
Никогда не принимала участия в закулисных интригах и склоках. Артистка божьей милостью и уникальная Женщина — именно так, с большой буквы. Такой Танечка и осталась в памяти. И не только в моей!
А какая была смешливая — коли раззадорить, то уже не остановить! Однажды во время спектакля «Цирк зажигает огни» по ходу действия актер вышел на сцену не из-за кулис, а из… камина, пылающего декоративным огнем. Перепутал дверь! Хохотать первой начала Танечка, следом за ней и другие. Пришлось давать занавес.
В нашей семье было принято отмечать каждый спектакль: в гостиной за столом собирались друзья. Словно вихрь, в дверях появлялась хозяйка — туфли слетали в одну сторону, цветы и сумка падали в другую…
Стол накрывала, как произведение искусства, — и всегда с селедочкой и картошечкой под водочку. Сядет во главе и руки потирает: «Ой, сейчас выпьем, закусим!» Всех заведет: вдохновленные гости выпьют по стопочке… А Тане я наливал граммов тридцать «Кагора», она осилит из них капель пятнадцать — и трагически роняет лицо на ладони: «Боже, ну зачем же я столько пила?!» Это повторялось из раза в раз, как необходимый ритуал.
А попросишь жену специально что-то рассказать за столом — отмахивается: «Отстань, ничего не помню!». У нее правда — в одно ухо влетало, из другого вылетало. Я же, напротив, всегда любил вещать. Выступал за двоих!
Татьяна Ивановна все делала очень быстро. Не ходила, а бегала. Иногда я над ней подшучивал: «Когда-нибудь научишься вписываться в повороты собственной квартиры? Что, как змей перед тучей, вьешься?» — «Дался тебе этот змей!» — «Ну, не змей… А помело!» — «При чем здесь помело?» — «Ну как при чем? Ты же летаешь по квартире...» И всегда на каблуках: тук-тук-тук... Даже домашние тапочки — и те у нее были на небольшом подъеме.
Ходим ли по грибному лесу на хуторе в Эстонии — Таня всегда мчится на десять метров впереди. И у нее куча в корзинке растет, а у меня ни одной шляпки. «Тань, — говорю, — ты что, колдуешь там?» Звонкий смех… Подбирал то, что она пропускала. Потом Таня заглядывала ко мне в корзинку и констатировала: «Одни поганки!» У нее был еще один своеобразный талант — не только в грибах разбиралась, знала все латинские названия растений!
Тридцать пять лет мы были с Таней вместе и не разучились признаваться друг другу в любви.
