Но после занятий мне не хотелось идти во двор, сидеть там в компании, плеваться длинной слюной и нести всякую чушь. Я понял, что литература мне интереснее всего, хотя говорить о декадентской поэзии в рабочем городе Дзержинске в те годы мне, кроме как с отцом, было не с кем.
В переходном возрасте я был сам себе не очень симпатичен, даже испытывал к себе что-то вроде брезгливости, пусть неосмысленной. Из несколько аутичного, но нежнейшего ребенка с синими прожилками на коже вдруг начало вылезать, как в фильме «Чужой», совершенно незнакомое существо — костлявое, с выпирающими суставами. Был тонкий беленький задумчивый мальчик, а потом он куда-то делся, и из побочной ветки вырос я, совсем на него не похожий. Типаж мой изменился до неузнаваемости, словно неожиданно набрали новый код, и начал проявляться другой человек.
И только когда у меня родился второй сын, я вдруг увидел в нем отражение того ребенка, которым был давным-давно.
— А когда вы впервые влюбились?
— Тот простор, увиденный с деревенских холмов, бесконечное количество стихов, прочитанных в детстве, — все это очень подействовало на меня. Я сам начал сочинять стихи, одно из них посвятил двоюродной сестре. Как писал Лев Николаевич Толстой: «Такое родство — опасное соседство». Светлана, замечательно красивая, была первой девушкой, которой я, подросток, любовался. Ей уже исполнилось шестнадцать лет, а мне — четырнадцать. Однажды вечером мы затопили в доме печь, сели возле нее, и вдруг мне пришло в голову четверостишие: «Ты сидишь, обняв колени, смотришь на игру огня и не стоишь ни рубля, ни пенни и сейчас бесценна для меня».
Такой «есенинский» понт. (Пенни я, естественно, в глаза не видел и до сих пор не знаю, как эта монета выглядит.) Светка говорит: «Из тебя может получиться поэт». Еще несколько лет я писал стихи, а потом навсегда бросил это занятие.
В ту лирическую пору, в пятнадцать лет, я влюбился в замечательно красивую девушку по имени Лилия, которая была старше меня года на три и казалась мне ужасно взрослой. Она выглядела француженкой, вроде Патрисии Каас, правда, потом, когда я впервые приехал во Францию, понял, что таких женщин там почти нет — они живут в России. И в эту «француженку» мне, совершенно зеленому, непременно надо было влюбиться, причем безответно.
Наверное, последний раз, когда я плакал, случился тогда: просто рыдал ночью в подушку. Затем на дискотеке, куда я пришел её искать, меня избили местные хулиганы, человек восемь. Я отомстил — одного из них выловил и наказал. А в шестнадцать лет у меня уже была другая девочка — первая красавица школы, окончившая ее потом с золотой медалью.
Такая пассия резко повысила мой статус среди мальчишек. Впрочем, у меня уже была своя рок-группа, для которой я писал песни, обо мне в местной прессе вышло несколько статей, приехало телевидение из Горького, как тогда назывался Нижний Новгород, и сняло про меня несколько сюжетов. Я пел и играл на гитаре, сочинял хорошие стихи, они потом вошли в книгу «Грех», писал сценарии к школьным КВН. На дворе стояли поздние советские годы, мы были последними, кого принимали в комсомол, хотя лично меня не приняли: я носил длинные волосы и серьгу в ухе.
В школе устраивали целые собрания, обсуждая на них мою внешность и требуя, чтобы я подстригся, а я не стригся из принципа, потому что жил рок-н-роллом. Так я стал единственным некомсомольцем в своем классе.
В общем, несмотря ни на что, лучшая девушка школы стала моей. Тогда я еще не был так хорош, как сегодня, еще не оформилось мое лицо, но сквозь «плывущие», как у большинства подростков, черты она, думаю, увидела что-то. Наверное, почувствовала, что я — чуть другой, нежели остальные ребята: много читал, у меня была другая речь, другая манера поведения, я играл в группе со взрослыми, профессиональными музыкантами.
Эта девочка мне нравилась класса с седьмого, и не только мне. Я сидел на задней парте, она — передо мной. В начале последнего учебного года, когда мы только пришли после летних каникул, она вдруг обернулась и спросила у моего соседа по парте: «Володь, у тебя есть девушка?» Он, замотав головой, пробасил: «Вы-у, нет у меня никакой девушки». Тогда она и меня спрашивает: «А у тебя есть девушка?» «У меня, — говорю, — двадцать две девушки». Ни одной у меня, конечно, не было. Потом она призналась мне, что не Володя ее интересовал, а я. У меня с ней начались серьезные отношения, мы в этом смысле оказались самыми взрослыми в классе, хотя не подавали виду, что с нами что-то происходит. Окончив школу, стали фактически жить вместе.
— Как возникла в вашей жизни чеченская война?
— Прежде всего я не считаю ее войной.
