— Никаких традиционных представлений жениха родителям не было. Потому как мы с ним учились в одном классе и мои не просто знают Алешу Лебедева триста лет, но и всегда воспринимали его как сына. На самом деле очень ранняя встреча и помешала нам счастливо дожить вместе до пенсии. Мне и Алексею было по четырнадцать лет, когда случился роман. Дети совсем… Закончились отношения, как только мы окончили школу. Тоже закономерный поворот. Поступили в разные вузы, там была своя жизнь, и она казалась интересной, важной… Кинулись за новыми ощущениями. На самом деле все у нас с Алексеем не как у людей! Потому что где бы и при каких бы обстоятельствах мы ни пересекались, роман вспыхивал заново. Человек-то свой на все сто, но максимализм и отсутствие опыта, причем с обеих сторон, все разрушали, и мы разбегались. Однажды дело даже дошло до помолвки.
Против неожиданно выступил папа: «Дарья, зачем ты это придумала? Я не понимаю… Живите так!» — говорил он. — «Нет, обязательно жениться! Иначе мы снова расстанемся!» «Прекрасный аргумент!» — только и разводил руками отец. В конце концов родные махнули на нас рукой — делайте что хотите! Им до смерти надоели все эти итальянские страсти про любовь и поиск смысла жизни... Вскоре мы с Алешей снова разошлись, как в море корабли, и помолвка не спасла. Вот рассказываю сейчас — и самой смешно: какими наивными мы тогда были, хотя больной метод проб и ошибок существует столько же, сколько и стоит свет. А потом я угодила под машину. И все изменилось. Я заканчивала Школу-студию МХАТ, строила планы на будущее, подуло новым ветерком… И вот погожим мартовским вечером мы с подругой шли показываться в какой-то театр.
У меня в руках бумажный пакет с вином, над чем-то хохочем. Вдруг удар в бедро. Сначала я даже не поняла, что ударило меня машиной… И еще, оказывается, одиннадцать метров — немало, потому что пока я летела, много о чем успела подумать. Лежу на асфальте, залитая вином, которое в первое мгновение я приняла за кровь, и хохочу. То ли так обрадовалась, что осталась жива, то ли с ходу провалилась в аффект. Тверскую перекрыли, но вообще мне мощно «повезло», потому что именно в этот день в Москве бастовали работники «Скорой помощи» и карету мы ждали больше часа. Все это время я пыталась балагурить и даже поднимать дух сбившему меня водителю и подружке, которая была воплощением иллюстрации «Шок» в пособии по психологии. Потом долго рассказывала приехавшим медикам про надвигающийся экзамен по танцу, и фельдшер не выдержала: «Деточка, какие танцы?
У тебя, судя по всему, позвоночник сломан». Тут-то я и испугалась по-настоящему.
Мама, конечно, переживала сильно. Но актерская профессия — штука противоречивая… Прямо из «Склифа», не дождавшись вердикта докторов и хоть какой-то определенности, ей пришлось отправиться в театр. В тот вечер игрался «Вишневый сад», она — Раневская. Все уже знали о том, что со мной приключилось, и актеры из кожи вон лезли, стараясь как-то маму поддержать, да еще совпало, что по Чехову… Владимир Кашпур, который играл Симеонова-Пищика, спохватился еще за кулисами: «Ребята, у меня реплика сейчас: «Дочь моя Дашенька просила вам кланяться». Вот я думаю, может не стоит вообще ее произносить, вдруг ей неприятно»? — «Да… Дочь, и еще Дашенька… Может, сказать — дочь Машенька?»
— предложил кто-то. «Обалдели совсем?! — проснулся чей-то здравый смысл. — Какой раз играем? Она текст весь наизусть знает. Если вообще не говорить или с «дочь моя Машенька», решит что Дашка померла!» Потом все сказали, что это был мамин лучший спектакль. Степень душевного надрыва поражала... Правда, она этого не помнит. Папе, который находился за рубежом в командировке, ничего не сообщали, чтобы не волновать. Правда, когда мы через несколько недель намекнули ему, что есть нужда в импортных костылях, пришлось рассказать все.
Итак, вместо того чтобы бегать показываться по театрам, я пребываю в «Склифе». Перспектива вообще не встать на ноги сказывалась на моей психике и мироощущении крайне плохо. А кто бы не запаниковал, услышав, что гарантий нет, зато есть шанс в двадцать лет остаться инвалидом?!
Неприятненько, согласитесь... Когда я наконец встала на костыли и докостыляла до зеркала, оптимизма не прибавилось. Напротив, у меня случилась жуткая истерика. Мое отражение чудовищно растолстело, одна нога стала в два раза шире другой, словом, красотка с зеркальной поверхности на меня смотрела неописуемая!.. А однажды в дверном проеме больничной палаты возник Алеша. Пришел навестить. Предложение руки и сердца делала ему я. Звучало оно примерно так: «Если мы сейчас не поженимся, все очень плохо кончится! Я чувствую!» Из этой истории я выползала уже с его помощью, как, надо признать, и изо всех последующих… В июне мы с Алексеем расписались. А через восемь лет у нас родился Гоша. Никаких глянцевых историй, мол, как все со мной рожали и муж за руку держал, у меня нет.
