И вообще ему надо собраться с мыслями, подумать. Ведь все, что может изменить привычный уклад его жизни, вот так, одним росчерком карандаша, с ходу, с лету, пугает его до спазмов в желудке. Все грандиозные преобразования даются ему с превеликим трудом, Роуэн искренне полагает, что счастье — в постоянстве, режиме и правильном питании. И сто раз прав его друг, старина Стивен Фрай, который как-то заметил, что бог оплошал и выделил целую флягу редчайшего комедийного таланта не тому человеку: не герою, способному перекроить под себя мир, а тормозному, замороженному технарю, который не видит дальше своего коленчатого вала.
Впрочем, сам Роуэн склонен думать, что бог просто хотел похохмить и поэтому выбрал для своих целей совершенно неподходящего человека.
Он ведь никогда и не помышлял о карьере комика. Хотел заниматься весьма приземленными вещами, например копаться в моторах. Разобрать и собрать двигатель — о, это он мог проделать уже лет с семи, и не было для него слаще аромата, чем прогорклый запах машинного масла или бензина в гараже отца… Но уже в школе над шуточками младшего Аткинсона (а что делать, приходилось как-то защищать себя от наседающего, вечно рыскающего в поисках новой жертвы большинства) хохотали все: и одноклассники, и даже учителя. На выпускном вечере сам директор школы хористов Даремского собора посоветовал Роуэну не закапывать в землю талант и идти прямо на телевидение или на радио, а еще лучше — в театральную студию, но юноша отнесся к его словам как к недоразумению.
Родители вообще упали бы в обморок, представь они тогда, что однажды их мальчик будет пародировать членов королевской семьи…
Эрик и Элла Аткинсон владели небольшой фермой в окрестностях Стоксфилда, и вся их жизнь была подчинена доводам разума. На попечении Аткинсонов были трое сыновей — Руперт, Родни, Роуэн и старенький дедушка Эдвард, у которого была милая блажь водить внуков в кинотеатр. Благодаря дедушке Роу узнал и полюбил восхитительного господина Юло в исполнении французского комика Жака Тати: этот сутулый добряк вечно попадал в невероятно смешные и нелепые передряги. Роуэну исполнилось двенадцать, когда в семье произошло событие, важность которого трудно переоценить: главное место на тумбочке в гостиной занял волшебный прибор с выпуклой линзой.
В Роуэне боролись два противоположных желания: разобрать это чудо, чтобы понять, как оно сделано, или не разбирать, а просто тихо сидеть и на него молиться… Именно по телевизору он увидел первое в своей жизни комедийное шоу «Летающий цирк Монти Пайтона» и так впечатлился, что не спал потом всю ночь. Чего стоил хотя бы один Терри Гиллиам, который периодически дубасил товарищей по голове курицей, или Джон Клиз, изображавший телеведущего, и его гениальная финальная фраза: «А сейчас нечто совершенно другое…» И все эти аплодирующие тетки, и глупые школьники, бесцельно слоняющиеся перед камерой, и фрагменты странных, причудливых мультфильмов — Роуэн тонул в этом дивном, диком, абсурдистском мире. Но представить, пусть только на секунду, себя участником такого же балагана — о нет, как можно…
У Роуэна Аткинсона были совсем другие планы на жизнь. Он получил степень бакалавра технических наук в университете Ньюкасла и направился для дальнейшего обучения в оксфордский Куинс-колледж. В Оксфорде все шло по плану: он что-то взвешивал, усердно корпел над графиками и формулами, замыкал и размыкал электрические цепи. Но однажды забрел на репетицию студенческого театра «Оксфорд-Ревю», да так там и остался. Новичка попросили изобразить что-нибудь смешное, он с ходу выдал какую-то миниатюру на тему взаимоотношений профессоров и студентов, девчонки захлопали в ладоши, парни загоготали, ну и пошло, поехало...
Традиционно «Оксфорд-Ревю» принимал участие в Эдинбургском театральном фестивале, который был уже на носу, срочно требовалось что-то сочинять, придумывать, репетировать.
Роуэна в страшной спешке прикрепили к молодому автору, студенту отделения английской литературы Ричарду Кертису.
Их первая встреча запомнилась Ричарду на всю жизнь… Лохматый то ли физик, то ли химик, то ли просто инженер — Кертис и спустя сорок лет не знает, на кого же, собственно говоря, учился Аткинсон, — был одет в трогательный вязаный свитер и теплую фланелевую жилетку: очень уютный, домашний и ужасно носатый мальчик. Было и еще несколько парней, с виду куда более креативных, они что-то строчили в блокноты, картинно вздыхая и возводя к потолку глаза, и только Роуэн Аткинсон ничего не писал, а упорно разглядывал свои испачканные сажей ногти. Но когда пришло время обнародовать придуманное, он встал, вышел на середину комнаты и отмочил такую пародию в лицах, что Ричард буквально рыдал от смеха.
— Да ты, дружище, гений, — прошептал он, пытаясь нашарить в кармане носовой платок, чтобы вытереть слезы.
С тех пор они почти всегда работали вместе.
