Взглянув на неподвижное лицо отца, оба перепугались: «Болен? В чем дело?»
— Останемся в кухне, тут уютнее, — бесцветным голосом сказал Берни и плотно прикрыл дверь. Рут просто не представляет, какое самообладание надо иметь, чтобы заставить деревянные, отказывающиеся повиноваться губы произнести то, что он сказал.
— Дела очень плохи, — Берни, помолчав, налил себе диетическую колу, сильно стукнув бутылкой о тонкое стекло. — Очень плохи...
Инвесторы компании в связи с разрастающимся финансовым кризисом потребовали обратно вложенные в их фонд под проценты семь миллиардов долларов, а у него имеется всего лишь триста миллионов, и платить своим очень и очень высокопоставленным клиентам ему…
нечем. Берни, как плохой актер, развел руками и театрально приподнял черные с сединками брови. Сыновьям не пришлось задавать отцу детский вопрос: а где же деньги? Дальнейшее муж произнес без выражения, но и без запинки, как хорошо подготовленную речь, — видимо, репетировал ее все последние бессонные ночи. Несколько раз повторенные Берни слова «большая ложь» особенно врезались сыновьям в память; да-да, их процветающий инвестиционный фонд (отец поправился: его инвестиционный фонд) — давным-давно вымышленное предприятие, уже много лет он, Берни, не вкладывал деньги клиентов ни во что, кроме своих личных счетов, а стабильно и беспрецедентно высокие проценты выплачивал очень просто: более старым клиентам под видом процентов выписывал деньги новых вкладчиков.
Простая схема, старая как мир. Почему-то ее принято называть «пирамидой Понци», хотя придумана она задолго до рождения этого человека.
Когда Берни закончил свое признание, Марк лежал на полу, колотил по нему кулаками, что-то выкрикивал, плакал и бился об пол головой, Эндрю стоял весь белый, ни кровинки в лице, и смотрел на отца так, словно видел его впервые. Один Берни, несмотря ни на что, сохранял самообладание призрака, с которым уже ничего не может случиться.
— Вы сейчас же позвоните адвокату и все расскажете.
Это требование, высказанное не терпящим возражений тоном, вызвало недоумение и у Рут, и у ее сыновей. Что такое он предлагает детям? Донести на родного отца? Мысли бились в ее голове, как беспомощные пойманные птички: зачем Берни устроил этот жестокий спектакль? Если на то пошло, почему он сам не донес на себя в полицию? Зачем впутывает детей? А ведь ей он говорил, что просто хочет рассказать сыновьям правду!
— Разве это не долг законопослушных граждан Соединенных Штатов? — впервые бесцветная интонация Берни окрасилась едва заметной иронией, и он снова отхлебнул колы. — Звоните немедленно. Я не могу больше ждать.
После этих слов Берни бессильно рухнул на стул и обмяк, словно тряпичная кукла. Резкие старческие морщины прорезали его лоб. Он тщательно, очень тщательно подготовился к этой сцене.
Но сейчас, пройдя через нее, понял, что его силы истощены.
На следующий день после ареста Берни предъявили обвинение в крупных финансовых махинациях, однако адвокаты сумели добиться того, чтобы до суда Мэдоффа отпустили под домашний арест под залог в десять миллионов долларов. Когда муж внезапно снова оказался дома, Рут все еще находилась словно во сне. Она послушно подчинялась всему, что велел Берни, а тот, не теряя ни минуты, развил лихорадочную деятельность: принялся наскоро паковать посылки на имя родственников семьи брата с сопроводительными письмами; на робкий вопрос Рут, зачем все это нужно, он грубо ответил: всего лишь для того, чтобы она не оказалась с голой задницей на улице.
Под ее вздохи и горестные возгласы они упаковали то, что собирали и чем гордились всю жизнь: по-настоящему королевскую драгоценность Рут — кольцо с бриллиантом в десять с половиной карат, несколько пар винтажных часов «Rolex» и «Cartier», старинные изумрудные подвески и другие чрезвычайно дорогие мелочи — всего на сумму примерно в миллион долларов. Одна увесистая посылка предназначалась сыновьям. Рут никогда не забудет, как ее сгорбившийся, постаревший муж присел к столу и долго сидел, занеся руку с ручкой над листом бумаги. Потом написал записку: «Дорогие Марк и Энди, если вы захотите принять и носить эти часы, то я вам дарю их от всего сердца. Если же нет, отдайте их кому-нибудь. Любящий вас отец».
Напрасно Рут по привычке полагала, что муж, несмотря ни на что, сохраняет здравый рассудок.
