Я соорудил из ящиков стол и табурет, и каждый год они ждали нас целехоньки. И вот там я тоже усиленно развлекал Ию перебором струн. Только потом случайно открываю ее записную книжку, а там заметка: «Сидит на пне, сочиняет какую-то х…ню на гитаре». Видать, вырвалось, а внешне и виду не подавала, что до печенок ее достал. При всех своих нервных срывах она была очень деликатным человеком. Наши споры, как правило, происходили из области высоких материй: «Не понимаю стихов, я люблю прозу — неприбранный текст прекрасен». — «Ну и дурак!» А в быту оба были рукодельники. Она оставляла образ барышни, взяв в руки тяпку, говорила: «Я крестьянка» — и давай огород полоть. Я же шил нам одежду, с которой в Союзе был дефицит, чинил машину и водопровод… Чем не идиллия?
Много снимал нас на видео.
Зимними вечерами порой сядем за стол, нальем по рюмочке и прокручиваем нашу жизнь на пленке... А когда я смотрю на Ию в кино — будь то «Ася Клячина» или «Гараж» — не могу понять, как она это делает. Актерская технология ее коллег ясна и сногсшибательна одновременно, а здесь — какая-то загадочная партитура. Она же кокетничала: «Я везде одинаковая. У Рязанова — та же Ася, только с министерскими замашками». В общем, она очень симпатично про себя все понимала. Иногда грохотала у нас на кухне кулаком по столу: «Я народная СССР!» «Тсс… Нам-то об этом не говори», — успокаивали ее друзья.
При этом у Ии была потрясающая интуиция. На «Ленфильме» мне передали сценарий «Пиковой дамы», от которого из каких-то своих суеверий отказался Миша Козаков.
Захожу к Ие на кухню посоветоваться: «Мне предложили «Пико…» — «Не надо!» — кричит, даже не дослушав. И оказалась стопроцентно права: я сделал по-своему, взялся за фильм, и меня ждала катастрофа. Откуда Ия знала? Такая же история вышла и с продолжением «Аси Клячиной» — «Курочкой Рябой», в которой она отказалась сниматься у Андрона Кончаловского. Я прочитал сценарий — смешной. А когда сходил на премьеру, до меня дошел смысл фразы, брошенной Ией в ответ режиссеру: «Ася такой быть не может». Она заранее видела, что получится из его задумки.
Наша свадьба стала для Ии долгожданным событием. Это я все по упрямству от очередного штампа отбрыкивался. Живем и живем год за годом, все хорошо. Пригласили женщин из загса.
Пригодились и бокалы из венецианского стекла, что я на Новый год купил. Правда, пить Ия уже не могла — коньяк ей сильно разбавили водой. Она порадовалась, подружкам хвасталась… (Когда грянула вся эта болячка, Ия разгребла своих друзей. Мне были даны четкие указания: «Чтобы тот и этот близко к кровати не подходили».) А где-то за неделю до смерти она впервые мне сказала то, что все 30 лет носила в себе… Она сказала: «Я очень тебя люблю». Я лишь руками развел: «Да ладно тебе, Ий», — мол, прощаться, что ли, надумала? И я ведь не мистик, не верил в судьбу… А тут как не поверить? Вон она что с людьми-то делает.
Курила как паровоз. Перед смертью перешла на тонкие. А толку? Ей знакомый пульмонолог давно сказал: «У тебя легких нет…» Гены же были потрясающие — маме в сентябре исполнилось 100 лет, она дочку пережила.
А Ия на свое здоровье всегда плевала. Все театр, театр… И 5 мая перед спектаклем — инсульт. Она сидит в комнате, обхватив руками голову: «В больницу не поеду — буду играть». Впервые не попала на сцену и так из-за этого переживала, а ведь ей было нельзя!
К июлю немного оклемалась. Довел ее до машины — поехали в Дорофеево. В Гагаринском переулке дорогу перебегают два голубка — один успевает взлететь прямо из-под капота, а вторая… В зеркале вижу — разлетелись белые перья. Я раздавил ее. И так тяжело на душе… На 261-м километре нас разбивает «Газель» — и все стекла у Ии на коленях (собрала их в мешочек на память — опять авария, опять пронесло). Кое-как добрались до деревни. Утром выхожу на двор: по участку туда-сюда бродит белая голубка…
«Как бомба замедленного действия — неизвестно, когда рванет», — говорили врачи про меланому.
И эта зараза молчала с 2008 года, когда Ие сделали операцию. А тут одно за другим... Инсульт, авария… У нас и голубятен-то в Дорофееве нет… В деревне ей стало плохо, пульмонолог ставил ей капельницы. В какой-то момент наклоняюсь поправить подушку под белой головой, а Ия на меня глянула — глаз голубой, глубокий... И в своем стиле: «Мне п…ц». До середины августа еще проходила. А в Москве — резко, будто кран сорвало… Слегла. И все — в три дня.
Произошло — тут же звонок. Подруга Кира:
— Что у вас случилось?
— Ия умерла.
— Быть не может!
Она уже знала: к ней на балкон только что влетела и забила крыльями голубка с белой головой.
