Позже, когда я сидел на берегу, часа три глядя на неподвижный поплавок, она вдруг подходит: «Кто же так ловит? Во как надо!» — рванула удочку — на крючке болтается рыбешка. После всех этих событий у меня началось смещение крыши: каким разным может быть один и тот же человек!
Это общение складывалось так естественно и непринужденно, что вскоре по возвращении в Москву квартира на Большой Грузинской стала нашим общим домом. И виновата была даже не влюбленность — все-таки обоим уже за 40. Тут куда важнее соответствие друг другу. И в быту, и по характеру.
В актерской среде Ия не афишировала, что у нее ребенок с синдромом Дауна. У меня мелькнула мысль, что там все непросто, когда примерно через месяц она мне сказала: «Если у нас все сложится, я тебя познакомлю со своим сыном».
И мы впервые поехали в Опалиху, куда Ия перевезла всю свою родню из-под Воронежа. Машина подрулила к воротам, нам навстречу выбежали жители дома: мама с отчимом, родная сестра и полноватый паренек с добродушной улыбкой. Сереже было уже 24 года, но он выглядел моложе своих лет. Невероятно доверчивый человечек: «Здравствуй, дядя Толетька», — радостно пожал он мне руку.
Ия листала семейный альбом: «Смотри, какой хорошенький, вот только ушки выдают — чуть больше оттопырены и загнуты, чем у всех нас». Ни испуга, ни замкнутости, послушный — в этом плане с ним оказалось даже проще, чем с обычными детьми. А в моем сознании болезнь Сережи преломлялась через его мать: дома такая нагрузка, а она играла в театре, снималась и при этом еще умудрилась стать Ией Саввиной.
Расспрашивать о наболевшем...
Зачем? О своей жизни она говорила иногда, как бы между делом. Не то чтобы скрытничала. Просто боялась быть скучной. И меня ругала, если долго на одну тему про себя-любимого долдоню. У Ии глаза начинали пропадать внутрь, а потом вырывалось шуточное: «Как ты мне надоел!»
«Сколько раз мне предлагали отказаться от сына эти врачи, учителя, доброжелатели…» — признавалась Ия. А у нее даже мысли такой не возникло. Ведь Ия сама отчасти была сиротой — росла без отца, с отчимом были прохладные отношения. Ее папаша ушел на фронт, а вернулся оттуда… к другой женщине. Матери Вере Ивановне пришло долгожданное письмо с полей битвы: «Не ждите. У меня есть другая семья». Про свое нелегкое детство Ия тоже редко поминала всуе, но отца так и не простила.
Когда она уже стала Ией Саввиной, он однажды позвонил, представился, а она довольно сдержанно ему сказала: «Отцом считается тот, кто воспитывает». Однако своего сына все же назвала в его честь... Это еще один из закоулков ее загадочной души.
Ия с детства водила сына на приемы к известному профессору Сперанскому. Кроме упражнений на общее развитие он прописывал мальчику специфический рацион питания. «Кормите только печенкой?» — строго спрашивал врач. Эта его вера в чудодейственную силу говяжьей печени подвигала Ию с ног сбиваться в поисках деликатеса. В советских магазинах, как правило, ее можно было получить только по блату, из-под полы или на складе. Благо, что актеры обычно дружили с директорами гастрономов.
И, похоже, Сперанский не ошибся: все-таки 54-летнего Сережу не затронули многие болезни, сопутствующие синдрому Дауна.
Свекровь Янина Адольфовна оставила работу в школе, чтобы обучать внука на дому. И Сережа пишет, читает, помнит все даты и дни рождения, в его голове легко укладываются стихи… А недавно я вдруг заметил, что Сережа начал вести дневник, где записывает все свои действия и чувства, почти по Фолкнеру: «Я покушал чесночку с хлебцем. Очень вкусно. Спасибо». И рисовать его никто не учил — тоже сам начал, еще в юности. Все цветы, которые видел на даче, переносил на бумагу. И в нем даже признали настоящего художника: лет 10 назад устроили персональную выставку в одном салоне. Сережа ходил среди своих работ такой важный, в костюме, улыбался во весь рот. И каждый посетитель пожимал ему руку.
