В тот день и без того было гадко, так еще и обещанные Гидрометцентром «временами осадки» лили с утра... Чудилось, само небо решило утопить одного неисправимого эгоиста...
Я хожу из угла в угол по квартире, как «зоопарковый» волк по своей тесной клетке, и радуюсь, что меня никто не видит. «Ну, где-то же в доме должна быть обычная шариковая ручка! Конечно, должна, — раздраженно думал я. — У тебя дочь — школьница! Вот именно… дочь! И о ней надо думать прежде всего!»
Противный тип, взглянувший на меня из зеркала, на самом деле все понимал.
И про то, что если уж взял на себя ответственность за других людей, будь добр их обеспечивать, какой бы тонкой художественной натурой ты себе ни казался. Если ты, конечно, мужик, а не черт-те кто… И про жизнь, в которой не всегда можно заниматься только тем, что нравится.
Наконец проклятая ручка нашлась. «Ты, Костя Лавроненко, — никчемный эгоист! Ты думаешь только о себе… Ты не можешь прокормить самых близких людей! Ты неудачник!» — так я написал в письме самому себе несколько лет назад. Не подумайте, что у меня подобное общение с эго в порядке вещей. Я, конечно, странный. Но не настолько. Тогда был очень тяжелый период. Слишком многое не сбылось, и настал момент Х, когда пришлось в этом признаться.
Чтобы, проснувшись назавтра, я не посмел мысленно реабилитироваться и решить, что все-таки я хороший парень, а накануне случилась простая минута слабости, сел и написал самому себе письмо. На душе было настолько черно, что я собирался каждое утро читать эту памятку. С одной стороны, ответственность за пресловутого мамонта, которого среднестатистические мужики пятого числа каждого месяца исправно тащат в семью. С другой — то, что существует внутри меня, требует эфира и не дает жить как упомянутые среднестатистические мужики. Я не удержал этот баланс — и перестало складываться. Тогда я не видел никаких выходов, кроме как уйти из театра и начать «бомбить» на своей «шестерке». «Вам куда?» — спрашивал я очередного пассажира. А мне казалось, что и не я вовсе…
Ну не могло со мной этого случиться!
Ощущение — «не я, это все не со мной» потом повторялось еще несколько раз. Когда мне начали звонить журналисты с вопросами, рад ли я победе на 60-м Каннском фестивале, я совершено искренне говорил, что смотрел церемонию как посторонний происходящему человек. Радовался за обладателя «Пальмовой ветви» как за друга, а то и вовсе незнакомого мне человека. Понимал, что это прорыв российского кино, но не чувствовал себя героем триумфа. Вероятно, мешала ставшая постоянной мысль о том, что этого уж точно никогда не может быть!
...Однажды моя старшая сестра Ольга увидела объявление о наборе в театральный кружок ДК «Ростсельмаш», и мы пошли в самодеятельность.
Руководила им мама Сергея Жигунова Галина Ивановна. Она тогда училась заочно на режиссерском факультете Щукинского училища и у нас все организовала как в вузе — мы занимались сценической речью, движением, слушали об истории театра. А потом она поставила настоящую пьесу «Двадцать лет спустя» — о гражданской войне. Мне, четырнадцатилетнему оболтусу, доверили роль одного из главных героев, который писал стихи. Мне нравилось, что мы там эдакие мушкетеры…
— В театральном кружке, наверное, все время проводили?
— Вовсе нет. Я с удовольствием гонял с ребятами мяч, было время, вообразил себя будущим Мухаммедом Али и серьезно занимался боксом. Кроме того, Ростов-на-Дону — это бесконечные котлованы, озера, и мы, мальчишки, постоянно организовывали какие-то умопомрачительные водные экспедиции.
Фантазия ведь удивительно свободная штука! Не важно, где ты находишься в данный момент. Где-нибудь в дебрях Зеленого острова, там, где Дон расходится на два рукава, а потом сходится воедино, вполне можно услышать, как Каин болтает об убийстве, похоронить Цезаря на окраине поселка Чкаловский или увидеть в соседской корове некое сходство с Минотавром… Для того чтобы сыграть убийство, не нужно же никого убивать на самом деле. Достаточно прихлопнуть муху. Вот она ползет. Перебирает своими косенькими ножками. А тут — бац! — и ладонь на голову.
У меня было подозрение, что приятели не очень-то меня поймут, поэтому свое увлечение театром я старался не афишировать.
