Много позже Софи призналась ему: «Пары слов, которыми мы обменялись на той вечеринке, оказалось вполне достаточно.. Ты производил впечатление совершенно одичавшего человека. Тебя захотелось приласкать, согреть…» Не меньшим откровением стало для Энтони редкое чувство уюта, которым его окружила девушка: Софи великолепно готовила, со вкусом украшала дом и постоянно собирала друзей.
Они быстро поженились, и вскоре она родила двух очаровательных девочек — Лу и Лив.
Помня, через какие страдания ему, нелюбимому ребенку, пришлось пройти, Энтони дал себе зарок подарить дочкам то, чего всегда был лишен, — преданность, заботу, внимание и нежность. Он даже записал в личном дневнике тезисы трех основных правил своего поведения:
«Никогда не быть жестоким.
Никогда не быть тираном. Всегда быть рядом».
Дочки сделали его другим: теперь он не мог чувствовать себя свободным и безответственным, как раньше. Не мог прыгнуть в самолет и отправиться за удачей на край земли, не мог гонять на автомобиле на бешеной скорости, не мог ничего делать без оглядки. Он понимал, что несет ответственность за этих беспомощных и пока не приспособленных к жизни детей, и от того, насколько он будет заботливым, внимательным и любящим отцом, всецело зависит их будущее. Ему не хотелось, чтобы дочери пережили хотя бы одно мгновение из тех, что пришлось пережить ему самому, — Энтони мечтал стать особенным отцом, примером для подражания. Наверное, поэтому он вновь вернулся в кино, стал играть в театре.
Пережитое повлияло на него, изменило — его игра стала глубокой, и это почувствовали и оценили зрители, которым почему-то расхотелось выискивать схожесть Энтони с отцом-кинозвездой.
…Эта история произошла пару лет назад.
Энтони напомнила о себе одна из его мимолетных подруг, танцовщица из стрип-кабаре «Крези Хорс» Мари-Элен, с которой он давно порвал всяческие связи.
В свое время они расстались — Энтони узнал о беременности подруги. Вопреки его желанию Мари-Элен решила оставить ребенка. Энтони отказался признать появившуюся на свет девочку и все эти годы пытался сделать так, чтобы никто не узнал о ее существовании. Мари-Элен мирилась с этим, но когда дочке Элисон исполнилось девятнадцать лет, решила подать на Энтони в суд, чтобы наказать за «то счастье, которое он себе построил на лжи».
Журналистам Мари-Элен сообщила следующее:
«Иметь ребенка — не преступление. Воспитывать и любить ребенка — не позор и не унижение. Так почему же этот человек, который когда-то любил меня, пытается убедить всех в обратном? Почему не хочет признавать само право дочери на существование? Почему так зло, так оскорбительно со мной разговаривает и посылает вон, будто я какая-то грязь у него под ногами? Это возмутительно. Я затеяла этот суд ради дочки. Я хочу, чтобы у нас были права. Права на уважение. Хочу, чтобы она знала — у нее есть отец, к которому она в критический момент всегда может обратиться за помощью».
Однажды вечером дома, когда Лив и Лу, еще несмышленые, возились у Энтони в ногах, перебирая кубики, раздался телефонный звонок. Он ответил. Звонила его дочь от Мари-Элен:
— Папа? Почему ты отказываешься видеть меня?
— Потому что ты мне никто, я тебя не знаю, не хочу знать. Не хочу отвечать за подлость твоей матери! — заорал он в трубку так, что малышки отпрянули от него. — Я всегда мечтал сделать своего первого ребенка с женщиной, которую по-настоящему полюблю. А твоя мать меня поимела, подставила! Захотела обеспечить себе приличную добавку к пенсии, не так ли? Еще бы — ведь она воспитывает отпрыска самого Делона! У меня нет к ней злобы — я просто попросил ее в свое время убраться из моей жизни и никогда не напоминать мне ни о себе, ни о ребенке.
Так что отстань от меня!
Закончив кричать, Энтони со всей силы швырнул телефонную трубку об стену. Лив зашлась истошным плачем, а Лу в ужасе заползла под кушетку и притаилась там. На крики прибежала служанка (Софи дома не было):
— Месье Делон, что-то случилось?
Но Энтони, казалось, ее не слышал. Кому он объявил войну? Своей дочери? В чем она виновата? В том, что ее родители совершили ошибку? А ведь в точно таком же возрасте он задавал себе те же самые вопросы! Он представлял своего родителя чудовищем. Мог ли он предположить, что наступит день, когда и сам Энтони превратится в монстра? Мог ли вообразить, шепча проклятия отцу в прихожей у бабушки Эдит, что и он однажды устроит точно такую же истерику своему ребенку, как когда-то его отец — Кристиану?
Вот о чем думал Энтони, сидя в тишине и вперив взор в пустой экран телевизора, на котором несколько минут назад сияли счастьем лица отца и Аннушки.
Отец все же сумел одолеть в себе чудовище и полюбил дочь так, как он никогда не любил ни Энтони, ни Кристиана. Сумел примириться с прошлыми ошибками и подле младших детей — Аннушки и Алена-Фабьена — начал жизнь заново. Или это только так кажется?
Недавно Энтони читал последнее интервью отца, там Делон-старший сделал такое признание:
«Я одинок и стар. Живу воспоминаниями, настоящее меня пугает, а мое будущее — это скорая смерть.
