А потом, у нее было много концертов, много поездок, она была востребована. Конечно, это было уже не то, не работа на телевидении. Но тем не менее она проработала еще в этом качестве достаточно долго. Уже позже, в последние годы она потеряла интерес к нынешнему телевидению. И никогда не ходила ни на какие ток-шоу, сколько бы ее ни приглашали...
Да, еще вот что, она дружила со всеми звездами нашей эстрады. Она представляла их всех на концертах, очень много ездила с ними по стране. Тогда были модны и популярны сборные концерты. И она, конечно, была знакома практически со всеми. А с кем-то у нее были близкие отношения, дружеские. Например, с Иосифом Кобзоном, Муслимом Магомаевым, Володей Винокуром, Геннадием Хазановым, Леонидом Куравлевым. Она их называла «дружбаны». И с Ротару она была в очень теплых отношениях, и с Пугачевой — и со всеми на «ты». В общем, в этой звездной обойме она была своей.
С Геннадием Хазановым Света часто выступала. Когда ее о нем спрашивали, она невозмутимо отвечала: «А он проверяет на мне свои шутки. Если я засмеялась, значит, шутка остается в репертуаре».
Потом и эта концертная деятельность постепенно сошла на нет. В последние годы Света нигде не появлялась и нигде не работала. Еще до смерти сына Максима она потеряла интерес к телевидению да и к жизни вообще... А ведь когда-то говорила: «Телевидение для меня было всем!» Мы все его любили...
— Все равно она прожила такую счастливую жизнь...
— Она прожила, я бы сказала, яркую жизнь. Как раз застала тот период телевидения, когда оно было на пике своей популярности, своего развития, быстрого, бурного, когда была масса интересных передач, прямого эфира, когда была возможность себя реализовать. Она этим жила. Ее звездный час пришелся на звездный час телевидения. Конечно, о ней можно сказать, что она звезда советского телевидения, его лицо...
Вера Мусатова
— Вера Константиновна, а почему не сохранились интервью Светланы Михайловны?
— Светка вообще была очень закрытым человеком, она никогда никого из посторонних не впускала в свою жизнь и категорически не хотела давать интервью. После ее ухода мне часто звонили журналисты и просили рассказать о ней. Я же все время мучаюсь: а была бы она довольна тем, что про нее рассказываю? «Не буду, не хочу делиться никогда ни с кем, тем более публично», — отвечала я всем. Но однажды мой Костя меня одернул: «Мама, а что это у тебя такая гордыня? Ты же не о чужом человеке говоришь. Светлана Михайловна была твоей ближайшей подругой, так почему бы тебе не рассказать о ней то, что ты знаешь, что вас связывало...»
Света не давала интервью из принципиальных соображений. Причем она очень любила читать журналы, я ей таскала их просто пачками. Во-первых, с многими героями этих журналов она была знакома, и ей было интересно узнать о них что-то новое. А во-вторых, она вообще любила читать. Она же филолог по образованию. Помню, как журналисты пытались через меня ее уговорить: «Вера Константиновна, помогите связаться со Светланой Михайловной. С ней невозможно разговаривать, как только речь заходит об интервью, она бросает трубку!»
Я начинала проводить с ней «работу» по этому поводу. «Света, почему ты не хочешь? — уговаривала я ее. — Сделают фотосессию красивую с Максимом и Дашей. У тебя есть внучка, сын, им будет это приятно, на память останется. Чего ты боишься? Во-первых, корреспонденты все прекрасно знают меня и поссориться со мной не захотят, если будет что-то не так. Во-вторых, я буду рядом с тобой сидеть и контролировать вопросы. У тебя такая прекрасная жизнь, красивая, у тебя столько было встреч с интересными людьми. Знаешь, все будут читать взахлеб. И потом, тебе совершенно нечего стыдиться, ничего плохого в твоей жизни не было...»
Короче, неделю я так с ней работаю, две недели. В конце концов она соглашается. Все счастливы, назначается время встречи. Накануне вдруг мне звонит: «Я передумала!» — «Почему?» — «Не хочу, и все!» И я поняла, что это бесполезно...
— Когда вы познакомились?
— Мы познакомились в середине восьмидесятых на каком-то вечере, кажется, в ЦДРИ. Ну, я-то ее знала, а она меня нет, но мы как-то сразу понравились друг другу. Потом оказалось, что мы с ней живем в соседних домах на Дмитровке. Однажды встретились во дворе и как-то очень сильно друг дружке обрадовались.
Поначалу мы с ней виделись где-то раз в неделю, а потом все 35 лет, кроме последнего года, когда она уже очень тяжелая была, общались практически каждый день. И если не лично встречались, то общались по телефону. Мы с ней могли ночами напролет разговаривать: она ночной человек и я ночной человек. Она меня ласково называла Верунчик, а я ее любовно Светка. Прощаясь, она говорила: «Верунчик, помни, пожалуйста, что я тебя очень люблю». А я в ответ: «Светка, с моей стороны та же самая фигня». И мы с ней начинали хохотать. У нее, кстати, чувство юмора было просто потрясающее, а это, между прочим, признак большого ума.
Я всегда говорила, что за Светой надо было записывать. Она как скажет, так все от смеха заходятся. Помню, уходит от меня под утро домой, а ей идти всего несколько шагов. Но она стоит перед зеркалом и красоту наводит: губы красит, жакетик свой застегивает на все пуговички. Я говорю: «Что ты выпендриваешься? Ночь-полночь, кто тебя увидит?!» — «Ну не знаю... выйду из подъезда, а вдруг судьба из-за угла?» И мы с ней опять начинаем ржать.
