— Но это же был самый элитный интернат из возможных, там дети дипломатов, народных артистов...
— Да, действительно, были у нас такие, как Сашка Щедров по кличке Щен, у которого папа дипломат, он ему жвачку привозил. Я помню эти разноцветные шарики, в прозрачной длинной упаковочке. От их запаха можно было рехнуться! Мы их потом жевали всем классом. Но при этом была Райка Абузярова, к которой бабушка приезжала раз в полгода из какой-то татарской деревни. И таких, как Рая, полкласса. Они никогда и никуда не уходили из интерната, жили там, как в детском доме.
— Но вы-то выходные проводили дома?
— Как-то раз, когда родители были в отъезде, меня оставили у заведующей детского сада Розы Робертовны. У кого-то из теток я время от времени находилась. Но в основном дома. Когда совсем меня некуда было девать, меня брали в Театр Ленинского комсомола. У меня об этом театре остались достаточно яркие воспоминания начиная с самого нежного возраста. Это была совсем другая труппа. Они все уже поумирали: дядя Дима Гошев, такой толстый, замечательный актер, Рита Струнова... Рита однажды меня спасла. Это было в Ялте, в тот день папа научил меня плавать: как полагается, спихнул с пирса. Мне было года четыре. И Рита Струнова за мной нырнула. У меня и сейчас все это перед глазами, как я иду на дно, как она прыгает... Я, как зайка, начала наверх выгребать. Было дико страшно. Но при этом никакой обиды на отца. Потому что все, что папа делал, папа делал правильно. Я папина дочка. Отца я обожала всегда. Помню, как он наклоняется над кроваткой, чтобы поцеловать меня перед сном, и я вдыхаю запах театрального клея. Раньше у всех артистов на столе стоял этот коричневый аптечный пузырек, и в него воткнута кисточка. Еще мужчины гримировались жженой пробкой, которая была насажена на женскую шпильку. И это лучший грим, если надо сделать небритость, какие-то провалы щек. Абсолютно гениально и, надо сказать, очень экологично.
