Меня поразил такой момент. Сыграли премьеру «Антигоны», после нее — банкет. Вижу, в ресторан вошли какие-то незнакомые ребята и мнутся у входа. Табаков их заметил и тут же позвал: «Что вы там встали? Проходите, проходите!» Недоумеваю: что за люди? А это, оказывается, пришли монтировщики. Табаков проявил к ним большое уважение, пригласив на банкет. Такое отношение к людям, причастным к театральной работе, господствовало при нем в МХТ.
А на первую репетицию «Антигоны» Табаков принес нам в гримерную торт и сказал: «Вот вам к чаю». При Олеге Павловиче было установлено, что на репетициях обязательно должен быть чай. И мы традицию подхватили, стали приносить из дома кто печенье, кто какие-то другие вкусности. Многие вспоминают Олега Павловича добрым словом.
— Есть целый документальный фильм о репетициях Романа Виктюка, где мэтр не стесняется в выражениях. Как вам с ним работалось?
— Мы репетировали «Татуированную розу» Теннесси Уильямса. Роман Григорьевич был всегда крайне эмоционален, вскакивал и кричал: «Галя, ну гениально! Просто гениально!» Вот так он вел себя со мной. Это была колоссальная поддержка. Пребывала в уверенности, что я гениальная актриса, самая лучшая из тех, кто играл эту роль, больше никто так не сыграет. Вот как я могу! Это важно, когда к тебе так относится режиссер. Я распускалась как роза, чувствовала себя уверенной, прекрасной, красивой. Внешне так и было, простите за нескромность. Мне пошили потрясающий костюм, так же как Ире Мирошниченко, которая тоже играла гениально. Я была тогда худенькой, стройненькой, мой туалет открывал полживота, в разрезе юбки виднелись ножки, на голове шляпа с пером, рукава прозрачные. Костюм был черный, оголял то, что требовалось, шляпка — красной. Появляться в нем на сцене было сплошным удовольствием!
Роман Григорьевич обладал какой-то нечеловеческой интуицией, точно знал, как должна развиваться линия твоей роли. Он давал такой эмоциональный заряд, что ты с ходу понимал, куда надо двигаться, не разбирая роль головой, не просчитывая математические ходы, ты все понимал эмоционально. Сцена рождает энергию, которую излучают актеры, они обмениваются энергиями со зрительным залом. Интеллектуальный артист — это прекрасно, замечательно, когда он соображает, что от него требуется. Но все равно от него должна идти энергия — добрая, злая, какая угодно, иначе не достучится до зрителей. А еще сцена — это экран: выходит человек, исполняет роль, но ты видишь, какой у него характер, что он собой представляет по-человечески, это угадывается на раз, неважно, играет он хорошо или плохо. Роман Григорьевич все это видел, он был мистиком. Когда кто-то начинал докапываться до пресловутого зерна роли, обрывал: «Не надо, отбрось это, делай то, что я тебе говорю, давай». То есть он твердо знал, чего хотел. В его спектакле мы были не функциями, а живыми людьми. А еще когда актеры играют в одну игру, когда собирается компания, где никто не тащит одеяло на себя, это вообще блеск. Все показали себя гениально, спектакль получился потрясающим.
